Не реже одного раза в месяц он приезжал в Успенское по каким-то делам, и Пантушка всегда с завистью смотрел на увешанного оружием милиционера.
И сейчас глаза у Пантушки разгорелись: то на винтовку посмотрит, то на шашку, то на револьвер. Пантушке казалось, что милиционер — это какой-то особенный человек, который все может. Вот захочет и уведет кого-нибудь и посадит в холодный подвал под замок.
Стародубцев достал из глубоких карманов полушубка краюху хлеба и несколько кусков сахару.
— Давайте, хозяева, чаевать.
Трофим откашлялся, потер лоб и смущенно произнес:
— Не помним уж, когда чай-то пили. С осени сушеную морковь заваривали, а сейчас и моркови нету.
— А мы просто кипяточку выпьем, — отозвался Стародубцев.
— Это можно... Фекла!.. Есть кипяток?
Гремя заслонкой, Фекла засуетилась у печи, вытащила ухватом чугунок.
— Горячий еще, — сказала она, подхватывая чугунок и ставя его на стол.
Давно не видал Пантушка такого пиршества. На столе появился хлеб без веса, холодная, мелко нарезанная картошка, посыпанная сырым рубленым луком, кипяток, заправленный молоком. Трофим взял один кусок сахару, наставил на него нож, ударил по обушку молотком. Половинки Трофим тоже разделил надвое, потом колол еще, пока сахар не превратился в крохотные кусочки. Целые же куски он пододвинул милиционеру.
— Убери, Игнатий Васильевич, самому пригодится.
— Угощайтесь! — сказал Стародубцев и положил синеватые осколыши сахара перед Пантушкой и Марькой. — Ешьте! Паек получил.
— А скажи, Игнатий Васильевич, — обратился к нему Трофим, — паек хороший?
— По нашей беспокойной службе не мешало бы побольше. Но что поделаешь! Время трудное.
— К нам-то по какому делу?
— Разные дела, — уклончиво ответил Стародубцев и в свою очередь спросил: — Куда это ваш поп по ночам в распутицу ездит?
— Не слыхал что-то, не знаю.
— Иду я вчера ночью... Только мимо Знаменского монастыря выбрался на проселок, смотрю — подвода. На козлах Степка-дурачок, а сзади отец Павел. Увидел меня да как заорет: «Гони! Гони!..» Степка и давай лошадь кнутом стегать. Хотел я в воздух выстрелить, попугать, да патрон пожалел.
Стародубцев рассмеялся.
— Куда ему в такую распутицу понадобилось ехать? — задумчиво проговорил Трофим. — Может, соборовать кого? Сейчас много людей с голодухи помирает.
— Может быть, — согласился Стародубцев.
Керосину у Бабиных не было, поэтому лампу уже давно не зажигали. Лишь начало темнеть, стали укладываться спать. Милиционера уложили на полу, на соломе, покрытой дерюгой, Трофим с Феклой и с ребятами расположились на полатях.
Лежа рядом с Пантушкой, Марька с громким причмокиванием сосала сахар.
— А у тебя уже нет? — нежно спрашивала она брата. — Ты уже схрумкал? Да?..
— Схрумкал, — ответил Пантушка нехотя. Он все думал о милиционере, о его винтовке и шашке.
Утром в школе Пантушка похвалился Яшке:
— У нас милиционер живет. Винтовка у него во какая! — Пантушка поднял руку выше головы, считая, что чем длиннее винтовка, тем она лучше. — А шашка изогнутая...
В этот день Пантушка был невнимателен на уроках и с нетерпением ждал конца занятий.
Когда он вернулся домой, милиционер сидел за столом и что-то писал на больших листах бумаги. На Пантушку он даже не взглянул. Покончив с бумагами и уложив их в сумку, он подмигнул Пантушке и весело сказал:
— Вот так, дорогой товарищ Бабин!
Пантушка смущенно рассмеялся.
— Товарищами больших называют.
— А ты разве не большой? В каком классе учишься?
— В третьем.
— Ого!.. А я, брат, только два класса прошел. Надо было хлеб зарабатывать, и мать отдала меня в подпаски. Вот и вся моя наука. Потом во флоте добрые люди подучили малость.
— Дядя Игнатий, а ты по морю плавал? Страшно?
— Всяко бывало. И страху видывал вдоволь.
На минуту Пантушка задумался, потом в шустрых с серыми крапинками глазах его сверкнул смелый огонек, и он спросил:
— А что у тебя это... на груди?..
— A-а... Это наколка... татуировка. Каждому моряку, как он попал во флот, делают наколку. Отличие, значит, морское...
— Андрей Первозванный... Это что?
— Это название дредноута. На нем я служил.
Хотя ответы понятны Пантушке, он не удовлетворен. Ему хочется узнать как можно больше о Стародубцеве, о море, о сражениях кораблей, но он не знает, как спросить об этом.
— А винтовка тяжелая? — спрашивает он.
— Попробуй!
Предложение настолько неожиданное, что Пантушка растерялся и не мог тронуться с места.
— Возьми, возьми! Она не заряжена.