— Могу поручиться чем угодно, что Мороз на это не способен, — решительно заявил я. — Это до глубины души советский человек.
— Ну а если его принудили?
— Да что вы? — вступился я. — Марк никогда не предаст Родины.
— А не громкие ли это слова?
Мне стало немножко неловко за свою запальчивость. Сдерживая себя, я сказал:
— Вы поймите меня правильно. У меня нет никаких доказательств его невиновности. Но мы же люди и не можем жить, не веря друг другу. Знаю Мороза и просто уверен, что он неспособен на измену.
Следователь немного помолчал, а потом сообщил:
— Мороз более месяца находится под стражей, и я рад, что встретился с вами… Мы уже допросили несколько человек из 21-й армии, с которыми он попал в окружение. Пока все его показания подтверждаются, но нам не ясно, как он выбрался и почему один? Мы сомневались и в том, Мороз ли это? Не воспользовались ли его документами? С фронта мы вызвали для опознания личности двух человек. Поскольку вы его знаете, нужда в этом отпала. Но я вынужден буду вас допросить и составить протокол опознания…
Я, конечно, согласился.
А через несколько дней после возвращения в армию мне позвонили из отдела кадров Главной военной прокуратуры:
— Как вы смотрите, если мы направим к вам на должность старшего секретаря товарища Мороза?
— Лучшей кандидатуры не представляю, — ответил я.
…Поездка в Москву ускорила укомплектование прокуратуры. Первым прибыл на должность заместителя военюрист 2 ранга Федор Иванович Шулюпин — уже в летах, отлично знающий работу военной прокуратуры. Помощником прокурора стал военный юрист 3 ранга Алексей Николаевич Школьников, в прошлом работник городской прокуратуры Москвы, общительный, доброжелательный к людям и грамотный, старательный работник. Чуть позже приехал следователь военюрист 3 ранга Николай Петрович Смирнов. Местные партийные организации направили в прокуратуру секретарей, делопроизводителей, машинисток. Это были ивановские девушки. Большинство из них потом стало офицерами и прошло с армией весь ее долгий и трудный путь.
Дни и ночи мы проводили в дивизиях, беседовали с рядовым составом, следили за состоянием пищеблоков, хозяйственных служб, за поступлением обмундирования и вооружения, за укомплектованием медсанбатов и госпиталей и о крупных неполадках докладывали Военному совету армии.
В начале сентября 1942 года на рассвете армия была поднята по тревоге, и к полудню мы распрощались с уютным и тихим, таким невоенным Иваново, с его тенистыми парками, мирными пригородными лесами и рощами, с душевными, милыми жителями.
Через три дня штабные вагоны разгрузились на глухом полустанке под Камышином. Всем стало ясно, зачем мы прибыли, — недалеко кипела тяжелая, кровавая Сталинградская битва.
В лесах, в перелесках, в глухих деревнях, на огромном пространстве от Саратова до Камышина расположились дивизии и корпуса армии. Военный совет потребовал от всех командиров самой тщательной маскировки, запретил любое передвижение в дневное время, обязал зарыть в землю боевую технику и вырыть щели для укрытия личного состава.
Особенно оберегали станции и разъезды. Прибывающие войска разгружались за 30–50 километров и ночами скрытно передвигались к назначенному месту дислокации. Прокуратура строго следила за выполнением требования Военного совета.
Как-то днем с военным следователем военюристом 3 ранга Н. П. Смирновым мы проходили мимо той станции, где недавно выгружался штаб армии. Внешне она выглядела заброшенной и мертвой. Только немногие знали, что под развалинами разрушенных домиков глубоко врылся в землю армейский отдел военных сообщений во главе с подполковником Н. Ф. Николаевым. Как зеницу ока оберегал он этот единственный железнодорожный полустанок, куда по ночам прибывали грузы для армии и Сталинграда.
И вдруг мы увидели настоящую «ярмарку». Полураздетые, босые красноармейцы лежали, сидели и ходили вдоль железнодорожного полотна, а возле развалин расположились полукругом обозы, выпряженные лошади бродили по всему полю. Мы поспешили к станции. Навстречу выбежал капитан — помощник Николаева — и чуть не плача стал жаловаться: неизвестный командир, не считаясь с его запретом, ночью расположил здесь остаток батальона. Попросил разыскать этого командира. Через несколько минут из-за обозов появился заспанный, в сильно поношенной форме, с черным, словно закопченным, лицом усатый майор.