— Однако, — пояснил он, — предмет, которым они отсечены был очень острым, поскольку отсечение произведено одним ударом. Для такого удара должна быть, конечно, сильная и ловкая левая рука…
Командир взвода доложил данные о подозреваемом: в армию призван в начале 1942 года, когда советские войска освободили Калининскую область, около трех месяцев находился в медчасти запасного полка 53-й армии. Я рассчитывал вызвать подозреваемого и подробно выяснить обстоятельства ранения. Но Дыбенко тактично, вероятно не желая подчеркнуть мою неопытность в расследовании подобных дел, предложил иной путь: побывать в части, где до ранения служил подозреваемый, побеседовать о бойцами отделения, выяснить, как он вел себя, как относился к службе, что рассказывал о ранении, и только после этого побеседовать с ним самим.
Начали с командира отделения.
— Вел себя, в общем, нормально, — показал тот, — правда, очень боялся обстрелов, особенно минометных… Но ведь их не очень-то почитают и другие… Так что, ничего плохого за ним не числится.
Следователь спросил:
— Давно он в подразделении?
— Недели три.
— После ранения вернулся к вам?
— Да, рука его была обмотана рубашкой, он сильно ругался и плакал, кричал, что проклятый фашист лишил его руки.
— Говорил, где его ранило?
— Да, недалеко, на опушке рощи.
— А как он туда попал?
— Ходил к старшине роты за куревом.
— Вы его посылали?
— Нет… Очередь была красноармейца Петина.
— Вы говорите, он очень боялся минометного огня. В чем это проявлялось? — спросил я.
— Старался не вылезать из окопа. Мог сидеть в нем целыми сутками. Фриц часто обстреливает в обеденное время. Ротная кухня рядом, подход к ней почти безопасен, но если обстрел, он за обедом не пойдет. Не принесут ребята — сидит на сухарях.
— В этот день противник обстреливал как всегда или чаще?
— Вообще фрицы обычно бьют в одно и то же время, хоть часы проверяй. В этот день так же…
Следователь вызвал Петина:
— Скажите, почему за куревом вместо вас пошел боец К.?
— Я его попросил.
— Он не отказывался?
— Нет.
— Рассказывал, где его ранило?
— Нет, прибежал с окровавленной рукой, очень перепуганный и кричал от боли…
— Вы не обратили внимание, не левша ли он?
— Левша, мы его даже дразнили…
Дыбенко долго уточнял это обстоятельство, даже повторно вызвал тех, с кем уже беседовал, и официально допросил только по этому вопросу. Мне такая деталь в работе следователя понравилась. Я понимал, что он собирал данные, чтобы подтвердить или опровергнуть слова врача: «для этого должна быть сильная и ловкая левая рука».
— А если это совпадение? — спросил я.
— Вполне возможно, — ответил Николай Григорьевич. — Но это обстоятельство усиливает наше подозрение. Мы с вами по одному и тому же учебнику изучали криминалистику, и вы, конечно, помните, что членовредительство породила первая мировая война. Тот, кто шел на такой шаг, хотел вырваться из войны живым и вернуться домой трудоспособным. Членовредитель, как правило, бережет правую руку — ведь она рабочая… В данном случае рабочая левая.
Убедившись, что подозреваемый левша, Дыбенко переключился на исследование другого обстоятельства: чем подозреваемый мог нанести себе такое ранение.
Все свидетели показали, что тесака у подозреваемого никогда не видели, топоров в отделении нет, они имеются только у саперов. Что касается саперной лопатки, то он вроде бы уходил без нее, во всяком случае, она находится в окопе. Принесенная лопатка была тщательно осмотрена. Следов крови на ней следователь не обнаружил. Составив протокол осмотра, Дыбенко в присутствии понятых обернул лопатку газетой и опечатал сургучной печатью.
Последний вопрос, который поставил следователь вызванным, касался поведения подозреваемого после ранения. Не рассказывал ли он, как и где его ранило, был ли раненый один или с другими бойцами.
Все показали единодушно: ничего об этом не говорил, только стонал и корчился от боли.
По дороге в медсанбат Дыбенко сказал:
— Трудное дело… Пока у нас нет никаких доказательств ни его вины, ни его невиновности…
Подозреваемый уже спал, когда его пригласили к нам. Вошел он бодро, без тени волнения. Белокурый, лицо в веснушках, приплюснутый нос, пухлые обветренные губы. Правая рука висела на бинте. Сквозь марлю проступала запекшаяся кровь. Объяснили, кто мы. Это не вызвало у красноармейца никакой реакции. Беседу вел Николай Григорьевич.