…Тишина звенела от напряжения. Громов щелкнул зажигалкой, и знакомый звук вывел меня из оцепенения…
Снова я оказалась в дурах. Ну нет, меня больше не провести. Не имеет отношения? Посмотрим! Мною овладела та холодная ярость, когда море по колено. Хватит прятаться, надо нападать!
Я позвала Рекса и распахнула окно. Прыгать я не собиралась — четвертый этаж. Но ты, подонок, меня не проведешь и не запугаешь!
— Собирать доказательства — не мое дело. Пусть этим занимаются профессионалы. — Слова выговаривались с трудом. — Немедленно забирай свои цацки и выметайся отсюда! И попробуй только шевельнуться, я так закричу, меня не то что в отделении милиции, на Петровке услышат. Полон двор народу.
Я уже оценила ситуацию. Он бессилен. Если он выхватит револьвер или нож, на него кинется Рекс, а я заору в окно. Да он не дурак, понимает, что не уйти, все видели, как он меня дожидался. Громов потянулся к пепельнице — Рекс зарычал. Нет, пес у меня прямо телепат, все понял…
— Ольга, опомнись, ну, я неудачно выразился…
— Ах, вот как? Ну, так ты подбирай слова точнее. — Мой страх прошел. Ничего он мне не сможет сделать. Пускай убирается!
— Да, Ольга, как же я уберусь, когда твой зверюга не дает пошевельнуться. — Он опять потянулся к пепельнице, Рекс оскалил зубы и напрягся. — Вот видишь. Я хотел тебе только сказать, что ведь и у меня нет никаких доказательств, что я не имею никакого отношения к твоим бандитам и впервые слышу про бриллианты. Да ты только подумай, что же я, совсем, что ли, кретин, из твоего дома делать почтовый ящик? Это уж спятить надо окончательно, чтобы такую глупость сделать!..
— Это почему? — я обиделась.
— Да ты сто раз могла проверить мои сумки. Ну, инструменты, приборы…
— Тара, — съязвила я.
— Да твой сын Николай этой, как ты говоришь, тарой…
— Это не я говорю, это твои бандиты говорят.
— …Тарой искал повреждение в проводке. Было?
— Ну, было. Может, ты не всегда бриллианты приносил, может, и приборы иногда, для маскировки.
— Да не приносил я никаких бриллиантов, нет у меня их. Да если бы были, так не у тебя же прятать. Нарочно не найдешь во всей Москве такого неподходящего человека, как ты! Ты же не знаешь, что завтра будешь делать, где окажешься. Да ты на мебель свою погляди, ее непрерывно возят по всей квартире, а ж пол протерли… То тебе антресоли, то полки, то плиту переставить, то какую-то перегородку надо, ну прямо самое место для тайников. А Олег приходит и начинает все назад тащить… — Он махнул было рукой, Рекс зарычал.
Громов застыл в неудобной позе, руки у него лежали на коленях ладонями вверх, ни дать ни взять статуя египетского фараона. Ему не хватало жестов, Рекс стерег каждое движение, и Андрей для выразительности кричал громким свистящим шепотом, весь красный от напряжения.
— Подумаешь, — сказала я. — Такой талантливый инженер, как ты…
— Да, я технарь, я мог бы так спрятать, что вам в жизни не найти. Но ведь сын у тебя тоже технарь, не говоря уже о его жене. Он непрерывно радиоаппаратуру совершенствует, они с Аленой по молодости во все дырки суются, спрячешь тут на свою голову.
Рекс не сводил глаз с Андрея, а Андрей — с пепельницы, где догорала его сигарета.
— Да пойми же, Ольга! Ты же не женщина, а сплошной сквозняк. Вот я спрятал, скажем, в ручку, — он осторожно кивнул на кухонную дверь. Рекс весь подобрался, — а ты эту ручку подарила какой-то Лине, Лиде, я знаю? Ей, видите ли, она подходит к зеркалу, а тебе можно другую… Было ведь? С тобой ни в чем нельзя быть уверенным, ты вообще завтра двери сменишь, а туда же — почтовый ящик…
Над пепельницей вился синий дымок, сигарета его уже догорела, вот-вот упадет на стол…
— Какие-то кретины вообразили, что у Громова мешок бриллиантов и он прячет их у Телепневых… Да уйми ты Рекса, Ольга, сейчас клеенка загорится, пожару из-за тебя наделаем. Ну хочешь, я карманы выверну?
— Ты меня голыми руками можешь задушить…
— Надо бы, — проворчал Андрей. — Ишь какой зверюга, загрызть готов. А я-то считал тебя дамской игрушкой. Убери псину, невозможно разговаривать.
Я оценила наконец комизм ситуации и захохотала. Напряжение растаяло. Рекс растянулся посреди кухни, Андрей загасил окурок. А я кинулась в ванную. На что была похожа моя голова, лучше не уточнять.
После душа я вернулась уже в другом настроении. На столе стояла банка моего любимого варенья из фейхоа, в графине розово светилось домашнее грузинское вино, штабелями лежала чурчхела, а в чашках дымился чай. Я на него так и набросилась.
Громов сообщил, что обдумал положение и понял, почему Рекс дерется с большими собаками. Он реагирует на хозяйку. Я пугаюсь, когда вижу дога или овчарку, боюсь, что они его загрызут, Рекс чувствует мой страх, кидается меня защищать. От собак и от людей. Ему все равно, он и на человека бросается, чтобы спасти хозяйку. Если я не буду бояться за него, он не станет драться с большими псами, он не драчун по натуре. Все дело во мне. Ведь я никогда еще не встречала людей опасных, и поэтому мы все думали, что Рекс не кусается. Он же не дурак, чего кидаться на людей, которые его гладят и ласковые слова говорят. А я хороша, интеллигентная женщина, травлю людей собаками. Во множественном числе.
Все это, пожалуй, было верно, но я-то ожидала, что он думал над другими проблемами, более важными сейчас, чем поведение Рекса.
Немножко он думал. Только не в том направлении. Не успела я закончить вторую чашку чая, как он сдернул со стула газету. На моей старой бархатной куртке искрились и сверкали штук двадцать бриллиантов. Или это были стразы? Во всяком случае, театрального эффекта он добился. Я ахнула и замерла в восхищении, а он гордо объявил, что это и есть алмазные копи Громова…
Взяла «бриллиант» — оказался он металлическим граненым шариком.
Положила шарик на бархат — он издалека казался совсем прозрачным, сверкал и искрился…
Я внимательно поглядела на своего старого приятеля. Кого он водит за нос, себя или меня? Пожалуй, он считает меня еще большей дурой, чем я есть. Я верила, что он ничего у меня не прятал: надо действительно быть кретином, чтобы положиться на меня даже в таком деле.
Но даже мне ясно: мошенники должны были держать в руках хоты бы один алмаз подлинный, тогда они могли бы обмануться и поверить в иллюзорные. Эти люди з н а л и, что сорвут большой куш, иначе не стали бы рисковать, на основании слухов и красивых картинок огород такой городить. Это во-первых.
Есть и во-вторых. Кто эти люди? Где и как он себя выдал?
Андрей тупо твердил, что он не работает с золотом и с бриллиантами и знать ничего не знает. А кольцо Нели Овсепян?
— Из-за тебя я не стал богачом. Не успел сделать кольцо, вся Москва уже знает, сколько мне заплатили. Бабы есть бабы, у каждой подруга, у подруги еще подруга, не успеешь оглянуться, как очутишься за решеткой.
— Скажи спасибо, что вовремя узнала. Хотя я еще не вся Москва.
— Так и кольцо одно. Если бы два сделал, весь Советский Союз уже знал бы… Не понимаю, чего ты от меня хочешь.
Эти шуточки ни на миллиметр не приближали нас к цели: кто здесь был и почему.
Отлично он все понимал. Мне казалось, что он кого-то не то подозревает, не то выгораживает, не то просто не хочет говорить. Я разозлилась. Меня не интересуют его заработки и даже способы заработков. Но мне нужны гарантии, что никто не будет тыкать в мой бок револьвером и не влезет в квартиру. А уверения Андрея, что они меня боялись еще больше, чем я их, и что уж теперь-то, когда дилетанты услышали его голос, в опасности уже он, а не я, все эти уверения для меня — тьфу! Я не успокоюсь, пока бандиты не окажутся за решеткой. И милиция будет его спрашивать, где и как он себя выдал…
— Мне не в чем себя выдавать, — твердил Андрей. — Вот все мои алмазы, других нет.
— Факты против тебя. А если ты не желаешь думать, я пойду на Петровку, там профессионалы, пусть они разбираются, кто такой Громов и почему его знакомых преследуют, требуя выдать ценности этого Громова. Моими ценностями они почему-то не интересуются…