Может, Нина права, насчет дурочки спорить не могу, со стороны виднее. Но мне все это не подходило.
Конечно, с милицией я дала маху. Вовремя вылезла, ничего не скажешь. Сама себе яму вырыла. Но, с другой стороны, еще ничего не известно. Может, они испугаются и запаникуют, ошибки делать начнут. Может, Майя сама боится. Я с ней, разумеется, встречусь. Послушаю, что она скажет, но сама не буду трепаться. Постараюсь. А главное, я ничего плохого никому не сделала, почему же я должна прятаться, скрываться, дрожать? Да провались они все! Они меня из дому выжили, отпуск испортили, а теперь я еще и из Москвы должна бежать? Да ни за что! Вор у вора крадет дубинку, а я буду трястись, как бы меня этой дубинкой не хлопнули. Да и не бандиты они, а просто жадюги. К тому же Майя, возможно, хочет мне все рассказать, извиниться… Так что сначала я ее послушаю.
Нина покачала головой. Она поставит машину недалеко от скверика, где мы встречаемся, будет ждать. Если разминемся, встречаемся у меня дома.
Нина с Рексом сидели в машине у высотного здания. Майя уже была в скверике у Красных ворот, я долго собиралась с духом, чтобы подойти, и никак не могла. Я смотрела и смотрела на свою бывшую подругу, как на незнакомую.
…Эффектная женщина, что и говорить. Черные волосы, синие глаза, подтянутая фигура. Я разглядела горькие складки вокруг губ, запавшие щеки. Выражение лица мрачно-агрессивное, модное, кажется, называется «дикая кошка», но другие его «носят», а у Майи — натуральное. Жестокое лицо, недоброе. Да разве она такая была? Я вспомнила юную Майошу, ее счастливый смех: «Тебе нравится? На, бери!» И она протягивала книжку, безделушку, конфету. Неужели двадцать лет жизни с Громовым превратили мою беспечную и щедрую подругу в ведьму? Почему, почему? Стругал, стругал ее Андрей, а потом обрубок бросил, на что ему… Или он тоже не виноват, ему нужен был твердый каблук, а достался в жены воск?..
Ох нет, Майоша не воск. Двадцать лет она непрерывно грозилась уйти, вслух, при всех жаловалась, как ей не повезло, никак она не может поднять этого медведя до своего уровня. «Неудачнику трудно вынести успехи других». А скандалы из-за денег! «Живут же другие» — Андрей, в общем, был равнодушен к деньгам. «Вот и живи с другими, надо было по себе жену выбирать!» Да, все было. И ведь он терпел, любил ее. Он и кольца-то начал делать для заработка, это Майя его познакомила с Натальей Степановной, а та Андрея приняла и полюбила. Он же веселый был, и в школе его обожали за справедливость, за… Я не успела додумать, Майя завертела головой и увидела меня.
Она заулыбалась и на мгновение стала прежней нежной Майошей, которая бросалась на помощь раньше, чем узнавала, какая помощь нужна, мы ее и звали заполошной. Но прежнее тут же угасло, на меня смотрело изможденное накрашенное лицо.
Нет, ничего нового она мне не сказала, ни о чем не спросила и ни в какие переговоры вступать не собиралась. Как будто и не было ничего, не рылась она в моих шкафах, не стащила реликвии Натальи Степановны. Все ее песни мне были знакомы.
Невезучая неумеха, денег нет, подонок Громов сыну даже апельсины не пошлет в посылке, все она, все она. Нашла прекрасный вариант размена с приплатой, надо всего-то две тысячи, а Громов не дает…
Всегда я ей сочувствовала, щадила ее, а тут разозлилась. Может, у него у самого нет денег. Пусть займет! Может, не у кого, не так просто две тысячи занять. Она взвилась:
— Не у кого? Да ты посмотри, как люди кругом живут! У жены его приятеля в каждом ухе по «Волге», видеомагнитофон купили, а зарплата такая же, как у Андрея. Все умеют устраиваться. И он тоже, это мы с тобой… — Она вдруг с откровенной ненавистью уставилась на меня. — И ты тоже умеешь. Тебе что, за прекрасные глаза квартиру дали в самом центре? Или твой растяпа Олег выхлопотал? В престижном доме, две комнаты на двоих, возле дома «мерседесы» стоят, может, вы на зарплату тоже «мерседес» собираетесь покупать? А дача — тоже на зарплату? Ты дочку ловко пристроила, цветешь теперь в академической тени, скоро будешь вся в заграничных тряпках. Это я одна дура, без денег, в коммунальной теперь квартире, и муж меня бросил…
— Да тысячу раз ты грозилась уйти, называла его гирей на ногах, что же ты, красивая баба, найди теперь себе с машиной, с зарплатой, с квартирой, устраивайся…
Майоша всхлипнула и тихо сказала:
— Не хочу. Это я так, нарочно грозилась, чтобы он ценил, колдовала, чтобы не бросил, чтобы никто не знал, как я его люблю, ведь стыдно так любить, без памяти… И ничего мне не надо, никаких денег, никакого обмена я не нашла и не ищу я обмена, он сейчас хоть рядом живет, хоть я его вижу иногда, не поговорить, так хоть поругаться можно, голос услышать, а что я буду делать, когда он переедет? Пока Громов рядом, мне все было мало и все было надо, и тряпки, и шубу, и мебель. — Она говорила детским, захлебывающимся голосом, черные слезы капали на платье, тушь вокруг глаз размазалась черно-синими пятнами, помада и румяна стерлись, лицо почему-то стало опять молодым, совсем прежним, а она все плакала. — Я знаю, я тебе глупости говорю, ты совсем не такая, я завидую, потому что у тебя Олег, а мне не нужны никакие машины и престижи, мне Громов нужен, зачем мне какие-то чужие, просто стыдно, что не могу я без него…
И мне стало ее очень жалко…
А Майя повернула ко мне заплаканное лицо и ахнула:
— Да что же я все о себе да о себе. Во-первых, я узнала, где Андрей. Ты себе не представляешь, он живет у тебя на даче, это точно, ночевал там с какой-то бабой. И торопись, он собирается уезжать из Москвы, кажется, на юг, точно не знаю. Так расскажи же мне про свои страсти, что там у тебя уголовного произошло, зачем милиция? Андрей что-нибудь натворил?..
И жалость моя растаяла, словно ее и не было. Нет, была минута теплоты, сочувствия, но теперь рядом со мной сидела не просто чужая, а опасная женщина. Мне стало как-то жутковато. Нарядный, яркий, с пестрыми клумбами скверик, вокруг памятника Лермонтову ходят голуби. На скамейках в тени блаженствуют изнемогшие от жары люди, бегают малыши, свежая зелень вокруг. Все как всегда, как сотни раз на этом сквере, где мы часто сидим с Майошей — ее контора рядом, вокзал рядом. И все — иное. Неузнаваемое. Как же так, ведь я хорошо знаю эту женщину с синими глазами, так много лет думала, что знаю. А она совсем другая, непроницаемая, неведомая. Я ее никогда не видела по-настоящему или она изменилась? Или жизнь стала другой? И Майоша не Майоша, и клумбы не клумбы, и это не моя Москва, а незнакомая улица, никогда не виданные люди. Или это не я? И я тоже стала другая? Такие мгновения, к счастью, проходят быстро и сами собой. И я уже улыбалась и говорила, что все пустяки, чистое недоразумение, я ведь очень горячая, невесть что могу выкинуть, уж Майоша-то знает, как меня заносит. А Андрей мне нужен по чисто хозяйственному делу. И это возмутительно, он без разрешения поехал к нам на дачу, да еще с кем-то. Ну я ему покажу!
Я вскочила, Майоша, успевшая привести в порядок свое лицо, тоже поднялась и объявила, что проводит меня до дачи. Заходить не станет, ей совсем не хочется видеть Громова, но она любит электричку, она почему-то в ней успокаивается. Хоть развлечется, воздухом подышит, поболтаем…
Громов мне, понятное дело, был уже не нужен. И идти добровольно в ловушку я не собиралась. Но зачем эта ловушка, что меня ждет? Ведь не убивать же меня они собираются? У меня появилась дикая мысль, что я имею дело с компанией помешанных. Или это я сошла с ума? И мне все кажется, никто у меня ничего не искал? Да, а Лерочка в черном парике, пустоглазый, нож, пустырь — это что, галлюцинация? Чья только?! И воображаемый пес покусал воображаемую Валерию? Смешно! Но от Майоши надо отделаться, пусть она одна успокаивается в электричке, я и так спокойна.
Опять мне приходится скрываться, сбегать, прятаться! Не сказать ли Майечке, что я в курсе их дел, не всех, но кое-что знаю и что-то о них думаю. Нелестное. Нет, я уже болтала лишнее по незнанию, а сейчас это будет непростительной глупостью. Но ужасно хотелось назвать ее воровкой! И я переключилась на действие — это отвлекает. На Казанском — столпотворение, электричка будет переполнена. Это хорошо.
Мы протолкались к середине поезда, и тут я «вспомнила»: билет-то надо купить! Пусть бежит к автоматам. А я займу места в вагоне. А если разминемся, встретимся на нашей платформе.