— Я не знаю… то есть я не знаю, жив он был или нет…
— Он лежал неподвижно?
— Не знаю.
— Но он находился в купе?
— Там было темно.
— А свет? Вы что, не включали свет?
Он отрицательно мотнул головой.
— Стало быть, вы хотите сказать, что после возвращения из вагона-ресторана вы не видели Рубина?
— Я думал, что он спит на верхней полке.
Очень оригинально: пассажир раскладывает постель на нижней полке, а спать ложится на голой верхней!
Но самое интересное другое: Рубин в это время был уже мертв. Выходит, Эрих перешагнул через труп и лег спать?!
Конечно, можно уличить Янкунса во лжи, можно зажать в угол вопросами, апеллировать к совести, но я чувствую, что есть что-то, что в данный момент сильнее любых моих доводов, сильнее его самого, и что прояви я настойчивость, он окончательно замкнется, а мне надо выудить из него еще очень многое.
— Ладно, — поразмыслив, сдаюсь я, — а вы не допускаете, что Рубин просто вышел из купе? Вышел, а потом, когда вы уже заснули, вернулся.
— Я думал, что он спит на верхней полке, — повторяет Эрих и отводит свои голубые с примесью серого глаза, похожие сейчас на холодные скользкие льдинки.
— Вы быстро заснули?
— Сразу.
— Получается, что могли не услышать, если кто-то входил в купе в этот промежуток времени?
— Я спал крепко.
Делаю паузу, чтобы осмыслить услышанное, а может, чтобы дать ему еще один шанс сказать правду. Но Янкунс этим шансом не пользуется — молчит.
— Итак, вы проснулись от шума?
— Да, от шума, — подтверждает он и тут же поправляет себя, в точности повторяя интонации Жохова: — В общем, были какие-то звуки… Но я не утверждаю… Как это сказать по-русски? Может, мне привиделось… да-да, привиделось во сне…
Сказав это, Эрих вымученно улыбается и, желая придать своим словам больше убедительности, добавляет:
— Жохов ведь тоже слышал шум. Я и подумал…
— Так вы слышали или подумали, что слышали? — пытаюсь шутить я, но ирония на него не действует.
— Не знаю, скорее всего, не слышал…
В наступившей тишине я слышу какой-то посторонний звук. Уж мне-то он точно не «привиделся». Быстро подхожу к двери, резко ее открываю и вижу метнувшегося в сторону проводника. Подслушивал!
Я подзываю его к себе. Гаврилыч неохотно, виновато понурясь, приближается и останавливается в двух шагах.
— У вас есть ключ от тамбура?
— Есть.
— Закройте двери между вагонами. Ключ отдайте сержанту и оставайтесь с ним до моего особого распоряжения. Ясно?
Он поспешно кивает и исчезает за дверью, а я возвращаюсь к Янкунсу.
— Эрих, почему вы ушли из ресторана раньше, чем остальные?
— Меня не устраивала компания.
— Кто именно? Жохов или Квасков?
— Оба. Жохов выпил много пива и вел себя несносно. А Квасков молчал, будто немой.
— А в чем конкретно выражалось несносное поведение Станислава Ивановича?
— Ну, не знаю… Просто неприятный человек. Жалобы, какие-то угрозы…
— А если еще конкретней?
Янкунс внимательно смотрит на меня, точно взвешивая, стоит ли посвящать меня в свою тайну. Потом, решившись, говорит быстро, заметно волнуясь:
— Вы — сыщик. Вы должны хорошенько в этом разобраться. — В спешке он пропускает предлоги, но все так же тщательно подбирает слова: — Это очень темная история. Я не хочу наговаривать напрасно. Жохов угрожал подраться Виталием. Он очень ревнивый. Как Отелло.
— У него что же, были основания ревновать?
И снова реакция моего собеседника заставляет подозревать, что он не готов к ответу. Одно из двух: или он ведет сверхтонкую игру, смысла которой я пока не понимаю, или проговорился и теперь постарается увести разговор в сторону.
— Наверно, были, — наконец решается сказать он, и у меня возникает ощущение, что в этот момент он кого-то предал. — Когда мы играли преферанс, — продолжает Эрих, — Рубин выходил из купе. А в ресторане Жохов сказал нам, что потом нашел у жены зажигалку Виталия. Вы не сомневайтесь. Это чистая правда.
Последние слова косвенно подтверждают то, в чем я успел убедиться раньше: у Янкунса две правды — чистая и нечистая. И та, что нечистая, — самое настоящее вранье.
— Вы не помните, на какое приблизительно время Рубин выходил из купе во время игры в карты?
— Всего на несколько минут.
— Какие именно угрозы высказывал Жохов?
— Он ругался, угрожал, сказал, что разделается с «этим щенком»…
Я чувствую, что продолжать разговор бессмысленно: любой мой вопрос будет теперь работать на уже определившуюся версию — версию, которую подбросил мне Янкунс, а ее сильные и слабые стороны еще предстоит проверить.