— Да? — Он насмешливо улыбнулся. — Тогда это надежно. Короче: что вам угодно?
— Мне нужна ваша помощь. Мне много хорошего рассказали о… вас.
— Кто же?
А в самом деле, кто мог сказать о нем хорошее? В конторе это не принято, да и не рискнет никто. Знакомые? Но сколько ни напрягался — общих знакомых с гражданкой Строевой Изабеллой Юрьевной не обнаружил…
— Неважно… Да и зачем? Суть в том, что я готова вам поверить. Справедливость нужна не только покойному мужу, но и мне… Она нужна и вам.
— Желаете, чтобы я занялся частным расследованием… Но ведь мы не в Америке, у нас это не принято… И все же почему не хотите обратиться к государственным органам? Не вышло пять раз, выйдет на десятый, сотый?
— Я им не верю. Или вы газет не читаете? Впрочем, что газеты. Бледный отзвук умирающей действительности…
Она была симпатична ему, очень симпатична (чего уж скрывать). И симпатия эта возрастала с каждой минутой. Красива до одури, а уж как элегантна, воспитанна, о Господи, помоги не заблудиться. И насчет «доверия» права сто раз…
— Спасибо, кофе был отменный, сервиз — превосходен, интерьер — выше всяких похвал. Я должен подумать. И взвесить. Видели старый фильм «Подвиг разведчика»? Это оттуда… Теперь по делу: у вас замечательная коллекция мебели, я впервые такую вижу…
Он продолжал идиотский монолог, изредка ловя ее недоумевающий взгляд, сам же в это время аккуратно выводил на листке из записной книжки угловатым, плохо выработанным почерком:
«Больше ни о чем говорить не нужно. Завтра позвоните мне из автомата и скажите, что тринадцатого или любого другого числа (это будет означать время) ждете меня у себя. На самом деле мы встретимся на кладбище, у могилы вашего мужа».
Когда она прочитала записку, придвинул пепельницу и поджег листок. Через несколько секунд бумага рассыпалась в прах, но Хожанов, не удовлетворившись, растер пепел в мельчайшую пыль. Потом запомнил номер, обозначенный на белой табличке телефона.
…Дома его ждала разъяренная супруга — кот Грациоз, которого оставила погостить соседка по случаю отъезда в трехдневный профилакторий, наделал в кухонную раковину, на немытую посуду. «Ты почему не убрал? И почему не заменил Грациозу песок? Плачет по тебе участковый, и ты не надейся на его благоволение, я это благоволение, если что, мигом пресеку!»
Ах, как это все надоело, какая усталость сразу разлилась по всему телу, какое отчаяние охватило, и, куда денешься, сразу начали глаза отыскивать крюк под потолком — пусть его и не было, но ведь роль крюка вполне могло сыграть и снотворное, и просто десятый этаж… Скучно жить на этом свете, господа… Великая фраза.
…Ночью он спал плохо, все думал о том, что сказать завтра Изабелле… А что, собственно, мог он ей сказать, кроме однозначного «да»? Правда, в этом случае сразу же наступала ситуация с непредсказуемыми последствиями, ну, да уж что поделаешь… Красивая женщина просит помощи, как отказать? Но, сказав «да», следовало предложить алгоритм и вслед за ним — программу; увы, ни того, ни другого у него пока не было…
Проснувшись окончательно (после увольнения он часто просыпался по ночам, томимый неясными предчувствиями и тревогой; полуоткрытый рот супруги, из которого вырывалось сильное, преисполненное свистов разного оттенка и тембра дыхание, сразу приводил в состояние умопомрачения, ненависть вспыхивала с такой пугающей силой, что он торопливо нащупывал тапочки, стремясь как можно скорее удалиться на кухню, здесь всегда следовал традиционный ритуал ночного чаепития…), побежал на кухню, включил плиту и выполоскал заварной чайник. Что он скажет Изабелле завтра, что предложит? Скорее всего, у нее обида за служебную несостоятельность супруга — ведь ясно же, как все это было… Тот выдвинул предложение — наверное, толковое и перспективное, это предложение сразу же начали утрясать и согласовывать, — известное было время, чего уж, потом Строев добился задуманного, и дело пошло — со скрипом, провалами, сбоями, глупостями и неизбывной перестраховкой, от которой сводит челюсти и возникает ощущение выпадающих волос и тупого отчаяния, — это он знал по себе… Пока хватало сил у Константина Захаровича — он тянул, то и дело поднимая телефонную трубку и прислушиваясь к полифонично звучащим голосам своих руководителей всех рангов, потом, когда вместо очевидных результатов косяком пошла мелкая, мало чего стоящая рыбешка, с него начали спрашивать строже, не принимая во внимание вечные «объективные причины», ну и не выдержал человек… Да еще на прощанье, в госпитале, шепнул, поди, супруге прерывающимся голосом, как некогда Петр Первый своим приближенным: «Отдайте все…» Или что-то в этом роде… А что «все»? А он, Хожанов, подпав под невозможное обаяние чаровницы, свалял дурака, повел себя некритично и необъективно, не совладал с эмоциями, и вот позор на пороге. Что он ей скажет?