Он устало опустился на стул.
— Хорошо. Ленинский проспект, Каменный мост, площадь Революции и обратно. Нужны подробности?
— Желательны.
— Не сомневался. Шел мимо универмага «Москва», ВЦСПС, гостиницы «Спутник», магазинов «Фарфор» и «Обувь», кинотеатра «Ударник». В витрине «Москвы» были выставлены универсальные товары, «Фарфора» — фарфор, на «Ударнике» — афиша картины «Блокада». На площади Революции напротив метро посидел на скамейке.
— В котором часу вы там были?
— В половине второго. Посмотрел на часы, услышав бой курантов на Красной площади. Сидел минут сорок. Потом бродил по Красной площади, по улице Разина, вернулся назад, спустился на Кремлевскую набережную, дошел до Каменного моста, поднялся на мост и по Ленинскому проспекту возвратился домой.
— Вы вернулись домой в шесть, а позвонили в милицию только в восемь. Почему?
— Не знаю. Не могу объяснить. Я же сказал, меня словно подменили. Как будто не я руководил своими действиями. Иначе разве в такой ситуации я стал бы мыть посуду?!
— Какую посуду?
— Оставшуюся после гостей.
В эту секунду я в полной мере осознал, что значит выражение «меня чуть удар не хватил».
— Вы же сказали, что ничего не трогали!
— На столе было грязно, и пахло неприятно.
Я искал глазами бутылки, оставшиеся после вечеринки, но не находил их. Рахманин продолжал говорить.
— Мне казалось, что Надя откроет глаза и сразу прочтет на моем лице мои мерзостные мысли. Странное ощущение… Я взял из кухни таз, сложил грязную посуду, унес в кухню и стал мыть…
— Где бутылки?
— Не знаю. Когда я вернулся, на столе стояла одна бутылка. Из-под «Кубанской». Пустая. Я вынес ее на лестничную площадку. К мусоропроводу.
Я выскочил из квартиры, провожаемый осуждающим взглядом Каневского. Как же, в его время молодые люди бегали более степенно.
Бутылки не было. Вообще ничего не было на лестничной площадке — ни у мусоропровода, ни за мусоропроводом. Входя в квартиру, я осмотрел замки на двери. Это были замки-задвижки.
Я вернулся в кухню. Рахманин спросил:
— Что, нет?
— Увы.
— Наверно, Дарья Касьяновна взяла. Уборщица. Она всегда…
Последних слов Рахманина я не слышал. Я был уже в комнате. Каневский сердито смотрел на меня, Король — вопрошающе. В дверях квартиры я столкнулся со своим помощником Александром Хмелевым, которому я поручил опрос соседей.
— Саша, бутылка из-под «Кубанской». Уборщица Дарья Касьяновна.
Король подошел ко мне все с тем же вопрошающим выражением лица.
— Есть кое-что, — сказал я, но не стал ничего объяснять — не время и не место для объяснений. — Когда наступила смерть?
Король глазами показал на врача.
— Считает, между часом и двумя ночи.
Я торопливо поблагодарил и направился в кухню.
Когда я выбегал на лестничную площадку, мой взгляд зацепил дубленку на вешалке в прихожей. Стоял август, жаркий август. Я повернул назад и прошел в прихожую.
Новенькая дубленка с пышным воротником и опушенными рукавами пахла свежевыделанной овчиной.
— Вы поссорились с женой из-за дубленки?
Рахманин удивленно смотрел на меня и молчал.
— Ну хорошо. К вам пришли гости. Сели за стол. Выпили. Надежда Андреевна пила?
— Я запретил ей пить. Я сказал, что утром она будет умирать и проклинать все на свете. Так было всегда, когда она пила. Ее организм в последнее время не воспринимал алкоголя.
— Она послушалась вас?
— Да. Отодвинула от себя рюмку, сказав «да убоится жена мужа», вскочила и вытащила из шкафа новую дубленку. У меня все оборвалось внутри. Она потратила все наши сбережения — тысячу рублей, на которые мы должны были жить полгода, год, не знаю сколько. За пьесу гонорар неизвестно когда заплатят и заплатят ли. Она ходила перед нами как манекенщица, запахивая и распахивая дубленку. Она была очень красива. Дубленка ей очень шла. Я смотрел на нее с восторгом и раздражением одновременно. Как же так? Ничего не сказала, не посоветовалась, взяла и истратила все деньги в доме. И вдруг она сбросила дубленку на пол, небрежно, как тряпку. У меня разум помутился. Я встал, чтобы уйти. Валентина пыталась удержать меня, сказав: «Она же дурачится». Я что-то резко ответил. Надя что-то сказала. Вот и все.
В дверях стоял Хмелев. У Александра удивительная способность подходить бесшумно. Его лицо выражало крайнее недоверие и презрение к Рахманину.
— Сгинула Дарья Касьяновна, — сказал он. — Выбыла в деревню час назад. Сразу же после уборки. В отпуск.