Я соскочил с коня и, оставив его и мистрис Перси на попечение Спэрроу, поспешил к форту. Когда я проходил через ворота, меня окликнули. Я обернулся и, увидев мастера Пори, остановился, чтобы подождать его. Веселая физиономия нашего спикера была багрово-красной, он страшно запыхался и с трудом переводил дух.
— Когда до меня дошла весть об испанцах, я был на перешейке, — проговорил он. — Пришлось бежать через весь город, и теперь я все никак не могу отдышаться. Да, туго нам придется!
— А по-моему, это просто очередная ложная тревога, — ответил я. — Уж сколько раз у нас кричали: «Караул! Испанцы!», а потом оказывалось, что зря.
— На этот раз все точно. Дэвис послал из Элджернона нарочного с известием и велел ему скакать сюда во весь опор. По дороге тот видел корабль, перегнал его и говорит, что он и вправду очень велик. Слава Богу, ночью был мертвый штиль, а то испанцы застали бы нас врасплох.
Шума за палисадом форта хватало, но порядка там было куда больше чем снаружи. На равелинах, у наших трех кулеврин и немногочисленных фальконетов, хлопотали канониры; в одном месте комендант форта, капитан Уэст, раздавал желающим кирасы, кольчуги, мушкеты, алебарды, шпаги и луки, в другом его жена, дама очень храбрая и воинственная, надзирала за приготовлением огромного котла кипящей смолы.
У каждой бойницы уже стоял стрелок, а через западные ворота валила орда невольных оккупантов: коров, свиней и домашней птицы, которых, вопя во все горло, подгоняли мальчишки.
Пробираясь сквозь толчею, я направился туда, где расположился губернатор. Окруженный членами Совета колонии и депутатами Палаты, он сидел на пороховой бочке и громовым голосом отдавал приказы.
— А, вот и капитан Перси! — воскликнул он, заметив меня. — Вы-то мне и нужны. Для вас война — дело привычное, вот и научите, как побить этих испанских нахалов.
— Тут нечему учиться, сэр, — сказал я. — У англичан это получается само собой. Однако вполне ли вы уверены, что нам и впрямь представился случай поразвлечься?
— На сей раз нет никаких сомнений, — ответил он. — Ночью этот корабль вошел в устье; Дэвис подал ему сигнал остановиться, потом приказал дать пушечный выстрел поверх его палубы, но тот продолжал плыть как ни в чем не бывало. Конечно, тогда было темно и рассмотреть его как следует не удалось, но если корабль не вражеский, то почему он не остановился, чтобы заплатить подать на содержание форта? К тому же мне доложили, что водоизмещение у него не меньше пятисот тонн, а такие большие суда никогда еще в наши воды не заходили. Поскольку ветра почти не было, к нам тотчас отправили нарочного, надеясь, что он сможет опередить врагов и предупредить нас. В Бэссиз-Чойсе нарочный пересел на свежего коня и на рассвете обогнал-таки неприятельский корабль. На реке был туман, и он смог разглядеть только одно: что корабль очень большой и что на нем три яруса пушек.
— А какой на нем был флаг?
— Никакого.
— Да — сказал я, — это подозрительно. Как бы то ни было, мы правильно сделали, подготовившись к встрече. Их тут ждет горячий прием.
— А между тем кое-кто советует мне сдаться, — продолжал губернатор. — Есть тут по крайней мере один, которому хочется, чтобы я отправил «Тигр» вниз по течению с белым флагом и с моей шпагой.
— Где он? — вскричал я. — Уверен, что он не англичанин.
— Я такой же англичанин, как и вы, сэр! — тотчас откликнулся джентльмен, в котором я узнал своего недавнего знакомца — мастера Эдварда Шарплеса. — Хорошо вам, шальным забиякам из Нидерландов, толковать о сопротивлении испанцам, у которых бойцов вдвое больше нашего, а пушек столько, что они всё здесь могут разбомбить в пыль. Но люди умные понимают: при таком соотношении сил лучше всего сдаться.
— А трусливым законникам-крючкотворам лучше всего помалкивать, когда говорят мужчины и солдаты, — не остался в долгу я. — Мы тут собрались не за тем, чтобы заключать договор с дьяволом, так что стряпчие нам не нужны.
Офицеры и канониры захохотали, но мастер Эдвард Шарплес продолжал гнуть свое: страх перед испанцами сделал его очень храбрым со всеми остальными.
— Они сотрут нас с лица земли! — стенал он. — Не оставят в Америке ни одного англичанина! Их кулеврины разнесут этот форт в щепки, они разорвут нас в клочья своими гранатами, скосят картечью! — Тут его голос сорвался на визг, и он весь затрясся, как в приступе лихорадки. — Да что вы все, спятили?! Ведь на нас идет Испания, богатейшая, могущественная Испания, которой подвластен весь Новый Свет!
— А сражается с нею Англия! — крикнул я. — Да устыдись же ты наконец и придержи язык!
— Если мы сейчас же сдадимся, они нас отпустят, — проскулил он. — Мы сможем сесть в лодки и добраться до Бермудских островов. Они нас отпустят, отпустят!
— Прямиком на галеры, — пробормотал Уэст.
Шарплес решил попробовать другое средство:
— Подумайте о женщинах и детях!
— Как раз о них мы и думаем, — сурово ответил нив сердцах добавил: — Замолчи же наконец!
Губернатор, человек храбрый и честный, встал со своей пороховой бочки.
— Ваши рассуждения не имеют отношения к делу, мистер Шарплес, — сказал он. — По-моему, всем ясно, в чем состоит наш долг, а сильны мы или слабы, значении не имеет. Здесь позиция, которую нам надлежит оборонять, и мы либо удержим ее, либо умрем. Да, нас мало, но мы — Англия в Америке, и мы отсюда не уйдем. Здесь пятое королевство нашего короля[42], и мы отстоим его. Так что положимся на Бога и будем драться до конца.
— Аминь, — сказал я.
— Аминь, — хором повторили члены Совета, депутаты Палаты и вооруженные поселенцы, сгрудившиеся вокруг.
Тут в толпе послышались взволнованные возгласы, и наблюдатель, стоявший на большой кулеврине, закричал: «Вижу парус!» Мы все как один посмотрели в сторону устья и действительно увидели плывущий к нам корабль. Налетевший с моря сильный ветер дул ему в корму, и расстояние между нами быстро сокращалось. Однако пока можно было различить лишь одно: что корабль действительно очень велик и что на нем подняты все паруса.
Толпа, стоявшая снаружи, хлынула в ворота палисада. Не прошло и десяти минут, как женщины встали в линию, готовые заряжать и подавать мушкеты, дети укрылись от обстрела, мужчины построились, канониры заняли свои места у орудий, а на флагштоке взвился английский флаг. Я сам поднял его и продолжал стоять рядом, когда ко мне подошли мастер Спэрроу и моя жена.
— Все женщины вон там, — сказал я ей. — Идите лучше к ним.
— Я предпочитаю остаться здесь, — ответила она. — Я не боюсь. — Ее голова была гордо поднята, щеки раскраснелись. — Мой отец сражался с Великой Армадой[43]. Добудьте для меня шпагу у того человека, что их раздает.
Наблюдатель, стоявший на кулеврине, крикнул:
— Корабль огромный, все пятьсот тонн, а то и больше! О господи, сколько у них пушек! А верхняя палуба срезана!
— Тогда это наверняка испанцы! — воскликнул губернатор.
Внезапно толпа иностранцев, кабальных слуг и ссыльных преступников взорвалась громкими выкриками, и, вглядевшись, мы различили в ее гуще Шарплеса: он взгромоздился на бочку и что-то говорил, бурно жестикулируя.
— «Тигр», «Любимая» и «Счастливое возвращение» выходят им навстречу! — доложил наблюдатель.
Англичане встретили эту весть приветственными криками, а разноперый сброд, собравшийся вокруг Шарплеса, — воплями и стенаниями. От дикого страха адвокат утратил остатки стыда.
— Много ли пушек на этих суденышках? — визжал он. — По паре жалких фальконетов и по горстке мушкетов, и с этим они смеют атаковать огромный военный корабль! Да он их раздавит и не заметит! Пустит ко дну одним выстрелом! В «Тигре» всего сорок тонн, а в «Любимой» — шестьдесят... Вы все безумцы! Вы тронулись рассудком!
— Иногда количество побивается качеством, — заметил Уэст.
— Ты что, никогда не слышал о «Согласном»? — крикнул с равелина один из канониров.