— Сначала я должен рассчитаться с казначеем, — сказал я, остановившись неподалеку от пустующих почетных мест.
Она выдернула свою руку из моей и смерила меня взглядом.
— Сколько? — произнесла она наконец. — Я заплачу.
Я остолбенел.
— Вы что, лишились дара речи? — вскричала она, топнув ногой. — Во сколько меня оценили? Десять фунтов? Пятьдесят?
— Сто двадцать фунтов табаку, сударыня, — сказал я сухо. — Я заплачу эту цену сам. Под каким именем вы значитесь в судовом списке?
— Пэйшенс Уорс, — ответила она.
Я направился к казначею. Голова у меня шла кругом. То, что она оказалась среди девушек, завербованных Виргинской компанией, свидетельствовало о ее низком происхождении, но держала она себя словно особа королевской крови. Ради сегодняшнего дня она по своей доброй воле переплыла океан, однако и сам этот день, и то, что он в себя вмещал, были ей глубоко ненавистны. Наконец, она отправилась в Виргинию за лучшей долей — а между тем кошелек, извлеченный ею из-за корсажа, был полон золотых монет.
Будь на моем месте кто-то другой, я посоветовал бы ему проявить осмотрительность и обратиться к губернатору, навести справки. Но сам я не желал наводить никаких справок.
Казначей выдал мне расписку; из окружавшей его толпы я выбрал себе двух свидетелей: славного честного Хамфри Кента и старика Белфилда, который торговал в Джеймстауне благовонными товарами. Вместе с ними я вернулся к ней, подал ей руку и повел ее к ближайшему священнику, но тут меня окликнули:
— Капитан Перси, идите сюда!
Я обернулся и увидал невдалеке могучую фигуру преподобного Джереми Спэрроу: он сидел по-турецки на вершине травянистого пригорка и манил меня рукой.
— Мы с вами знакомы недолго, — приветливо заговорил он, когда моя невеста, свидетели и я подошли к подножию бугра, — но вы мне понравились, и я буду рад оказать вам услугу. Тем паче, что работы у меня нынче маловато. Девушки думают, что я какой-то полуграмотный попик из глухомани и норовят сбежать к моим собратьям, которые и правда куда больше похожи на духовных лиц. А между тем, если бы они могли заглянуть мне в душу!.. Вы, капитан Перси, долго выбирали себе супругу, но без сомнения сделали хороший выбор... — Тут он перемел взгляд с меня на стоявшую рядом со мною девушку и запнулся, раскрыв рот и глядя на нее во все глаза. Что было с его стороны вполне простительно, потому что ее красота и впрямь поражала. Наконец, опомнившись, он заключил: — Истинное чудо совершенства.
— Пожените нас побыстрее, приятель, — сказал я. — Собирается гроза, а нам далеко плыть.
Он спустился со своего бугра и мы, приблизившись, встали перед ним. На шее у меня висела золотая цепь, которую некогда подарил мне принц Морис Оранский; и поскольку других колец у меня не было, я отделил от этой цепи самое маленькое звено и протянул его ей.
— Ваше имя? — спросил мастер Спэрроу, открывая молитвенник.
— Рэйф Перси, дворянин.
— А ваше? — продолжал он, глядя на нее с чересчур откровенным восторгом.
Она вспыхнула и закусила нижнюю губу. Священник повторил свой вопрос.
Минуту она стояла молча, глядя в темнеющее небо. Потом тихо промолвила:
— Джослин Ли.
Только что на моих глазах из судового списка было вычеркнуто другое имя. Я повернулся и заставил ее посмотреть мне в глаза.
— Как вас зовут? — спросил я. — Скажите мне правду.
— Я сказала правду — гордо ответила она. — Мое имя — Джослин Ли.
Я вновь повернулся к священнику:
— Продолжайте.
— Виргинская компания запрещает принуждать бедных девушек к замужеству. Итак, по доброй ли воле вы не вступаете в брак с этим мужчиной?
— Да, — ответила она. — По доброй воле и без принуждения.
Мастер Джереми Спэрроу совершил обряд и пожелал нам счастья.
Кент собрался было поцеловать новобрачную, но я так посмотрел на него, что он счел за лучшее отступить. Потом он и Белфилд ушли, а я направился к дому, где девушки провели ночь, чтобы забрать оттуда узел с ее вещами. Когда я вернулся, она сидела на траве, подперев ладонью подбородок, и ее темные глаза неотрывно глядели на далекую игру зарниц. Мастер Спэрроу покинул свой пост на бугре и куда-то исчез.
Я подал ей руку и отвел ее к реке, затем отвязал лодку и помог ей сесть в нее. Когда я уже отталкивался от берега, кто-то громко окликнул меня по имени. В следующее мгновение мимо пролетел огромный букет красных роз и упал ей на колени.
— Прекрасное — прекрасной[24], — радушно сказал мастер Джереми Спэрроу. — А тетушка Аллен, моя хозяйка, не заметит пропажи.
Я не знал, что мне делать: смеяться или чертыхаться — ведь я не додумался подарить ей цветы, но она решила вопрос за меня, подняв всю ярко-алую охапку и бросив ее в воды реки.
Налетевший с залива ветер рывком развернул парус, и он скрыл от меня огорченное лицо пастора. Лодка понеслась вперед, словно вспугнутый олень. Когда я снова увидел мастера Спэрроу, он уже утешился и с улыбкой махал нам вслед. Я поглядел на красавицу, сидевшую напротив меня, и, охваченный внезапной жалостью к нему, неженатому, встал и что было силы замахал в ответ.
Глава IV
В которой я мог бы пожалеть о своей поспешности
Когда мы миновали то место, где в Джеймс впадает река Чикахомини, я прервал наше чересчур затянувшееся молчание. Показав ей на стоящую над самым устьем деревушку, я рассказал кое-что об экспедиции Смита вверх по этой реке и в заключение спросил, боится ли она индейцев.
Нехотя оторвавшись от разглядывания облаков, она тоном полнейшего безразличия произнесла «нет» и снова погрузилась в созерцание природы.
Немного погодя я сделал еще одну попытку:
— А вот здесь живет Кент. В прошлом году он привез сюда из Англии свою жену. Видели бы вы, какую славную изгородь из подсолнухов она вырастила вокруг дома! Если вы любите цветы, то в здешних лесах их не меньше, чем в раю, и они столь же красивы.
Ответа я так и не дождался.
Неподалеку от Мартин-Брэндона нам навстречу попалось каноэ, полное паспахегов. По-видимому, они направлялись с дружественным визитом к одному из племен, живших ниже по течению, поскольку на дне каноэ лежала туша упитанного оленя и стояли широкие посудины с маисовыми лепешками и поздними тутовыми ягодами. Я окликнул гребцов и, когда наши лодки поравнялись, протянул им брошь, украшавшую тулью моей шляпы, и показал рукой на фиолетовые плоды. Обмен состоялся; индейцы поплыли дальше, а я поставил ягоды на скамью рядом с ней.
— Я не голодна, уберите их, — холодно промолвила она.
Я молча вернулся на свое место у руля. Да, у этой розы были острые шипы, и я уже успел о них уколоться. Вскоре она прилегла на меха, которые я расстелил для нее на носу лодки.
— Мне хочется спать, — проронила она надменно и, положив голову на руки, отвернула лицо.
Я сидел на корме, придерживая руль, смотрел на свою жену и ощущал в душе некоторый трепет. В этой женщине не было ничего от смирной ручной голубки, которую я собирался ввести в свой дом, чтобы она вела хозяйство и растила моих детей. Невдалеке от лодки на воду, потемневшую и неспокойную, стремительно опустилась морская птица. Она задержалась там лишь на мгновение, а потом взмахнула длинными белыми крыльями и унеслась прочь, навстречу приближающейся грозе. Вот на кого походила моя жена... Порой случается, что такие птицы попадают в силки, но ручными они не становятся никогда.
Молнии, то и дело озарявшие бледным светом низкие тучи на юге, теперь ослепительно сверкали прямо над головой, а гром из глухого рокота превратился в мощный раскатистый гул. Тринадцать лет назад грозы Виргинии вселяли в нас ужас. В сравнении с грозами Старого Света они были как канонада против свиста стрел, как рев бурунов у скал по сравнению с ленивым плеском ручья. Сейчас я уже давно к ним привык, однако, когда громовые раскаты переросли в неистовый грохот, словно вокруг разом рушились города, я подивился тому, что жена моя продолжала спать так спокойно. Холодными крупными каплями начал накрапывать дождь. Я встал, чтобы укрыть ее своим плащом, и увидел, что она только притворяется спящей. Глаза ее, широко раскрытые, смотрели на грозу, но в их темной глубине не было страха. Едва я пошевелился, они мигом закрылись, и, приблизившись, я увидал опущенные ресницы и услыхал нарочито ровное дыхание. Однако, когда я накрывал ее плащом, она невольно содрогнулась от моего прикосновения, а когда, вернувшись на свое место, я наклонился вбок и украдкой взглянул ей в лицо, ее глаза, как я и ожидал, опять были широко раскрыты. Будь она хоть немного менее красивой, я бы от души пожелал, чтобы она сей же час перенеслась обратно в Джеймстаун, обратно в Атлантический океан, обратно в то не слыхавшее о простой учтивости захолустье, которое ее породило и отвергло. Гордыня и дурной нрав! Я сжал зубы и мысленно поклялся, что со мной у нее найдет коса на камень.