Победа, обернувшаяся поражением? Еще один вариант судьбы Гарри Моргана, не сумевшего воспользоваться деньгами, отнятыми у террористов? Нет. «Человека можно уничтожить, но его нельзя победить», — эти слова выражают пафос повести Хемингуэя. Старик уступил силе. Он убьет первых хищников, напавших на его улов, но отбиться ото всех он не может. И это грозное предупреждение тем, которые исповедуют философию одиночества. Сам же старик не одинок даже посреди пустынного океана. «Мальчик — вот кто не дает мне умереть», — говорит он. Он должен его сделать настоящим рыбаком, многому его научить, передать ему свой опыт. Кроме того, старика ждут на берегу все те, рядом с кем он жил и рыбачил многие годы. Огни прибрежных поселков становятся тем маяком, на который он правит, возвращаясь из бескрайних и суровых морских просторов.
Гимном человеческому братству стала эта начисто лишенная всякой восторженности, проникнутая трагизмом трезвого видения жизни повесть. Тепло человеческого участия, забота о другом, помогают выбираться из тупиков отчаяния ослепшему герою одного из поздних рассказов «Нужна собака-поводырь» (1957). «Я ведь живу среди хороших людей», — повторял старик в море в самые тяжелые моменты. В этих словах черпал силы не только герой повести, но и ее создатель. В этих словах смысл той нравственной проповеди, с которой неустанно обращался к своей многомиллионной читательской аудитории выдающийся писатель ХХ века.
В. П. КАЗАРИН, кандидат филологических наук
ИМЕТЬ И НЕ ИМЕТЬ
Роман
Часть первая
ГАРРИ МОРГАН
(Весна)
Глава первая
Представляете вы себе Гавану рано утром, когда под стенами домов еще спят бродяги и даже фургонов со льдом еще не видно у баров? Так вот, мы шли с пристани в «Жемчужину Сан-Франциско» выпить кофе, и на площади не спал только один нищий, он пил воду из фонтана. Но когда мы вошли в кафе и сели, там нас уже ожидали те трое.
Мы сели, и один из них подошел к нам.
— Ну? — сказал он.
— Не могу, — ответил я ему. — Рад бы помочь вам. Но я уже вчера сказал, что не могу.
— Назовите свою цену.
— Не в этом дело. Я не могу. Вот и все.
Двое других тоже подошли и смотрели на нас с огорчением. Они были славные молодые люди, и я был бы рад оказать им эту услугу.
— По тысяче с головы, — сказал тот, который хорошо говорил по-английски.
— Мне самому неприятно, — ответил я ему. — Но я вам по совести говорю: не могу.
— Потом, когда все здесь изменится, это вам сослужит службу.
— Знаю. Рад бы душой. Но не могу.
— Почему?
— Лодка меня кормит. Если я потеряю ее, я останусь без куска хлеба.
— За деньги можно купить другую лодку.
— Но не в тюрьме.
Они, должно быть, решили, что меня только нужно уговорить, потому что первый продолжал:
— Вы получите три тысячи долларов, и впоследствии это может сослужить вам службу. То, что тут сейчас, знаете, долго не продержится.
— Слушайте, — сказал я. — Мне совершенно все равно, кто у вас будет президентом. Но у меня правило: не перевозить в Штаты ничего такого, что может болтать.
— Вы хотите сказать, что мы будем болтать? — сказал один из тех, которые до сих пор молчали. Он сердился.
— Я сказал: ничего такого, что может болтать.
— Вы считаете нас lenguas largas?
— Нет.
— Вы знаете, что такое lengua larga?
— Да. Тот, у кого длинный язык.
— Вы знаете, как мы поступаем с такими?
— Не петушитесь, — сказал я. — Вы ко мне обратились. Я вам ничего не предлагал.
— Замолчи, Панчо, — сказал сердитому тот, что говорил первым.
— Он сказал, что мы будем болтать, — сказал Панчо.
— Слушайте, — сказал я. — Я вам говорил, что не берусь перевозить ничего такого, что может болтать. Ящики с вином не могут болтать. Четвертные бутыли не могут болтать. Есть еще многое, что не может болтать. Люди могут болтать.
— А китайцы не могут болтать? — сказал Панчо со злостью.
— Они могут болтать, но я их не понимаю, — ответил я ему.
— Значит, вы не хотите?
— Я вам уже вчера сказал. Я не могу.
— Но вы не станете болтать? — сказал Панчо. Он меня не понимал и оттого злился. Да, пожалуй, и оттого, что дело не выходило. Я ему даже не ответил.