Володьке сразу вспомнился Митька: ведь и ему Бурукин сумел выбить машину, и какие-то деловые отношения у них завязались. «Но там другое. – Володька хорошо знал характер брата и не мог себе представить его в угодничестве. – Митька скорее пошлет куда подальше в таком разе, а плясать под чью-то дудку не будет».
– Вот и ты, Володимир, – съехидничал Гуртов, – если будешь на задних лапках служить – все заимеешь, а нет – выгонят.
– Поболтай, поболтай, – снова осек его Фолин, – доболтаешься…
Горячий и распаренный Володька побрел от бани по вечернему лесу, ощущая наплывающую из чащи прохладу и расслабляясь в неге.
Садилось солнце, бросая красные блики на деревья, и было тихо. Только с озера доносился глухой гомон беспокойных птиц.
Обогнув ивовый куст, Володька остановился в растерянности – на поляне спиной к нему стояла Лена.
Он хотел незаметно уйти, но она неожиданно оглянулась и предостерегающе подняла руку – в кустах пела какая-то птичка, и Лена наблюдала за ней.
Поддавшись призывному знаку, Володька тихо двинулся к секретарше, ступая осторожно, чтобы не спугнуть птаху.
В переплете сучьев он заметил соловья – варакушку. Она прыгала по длинной ветке, распустив веером хвост и раздувая синее с черно-рыжей каймой ожерелье из горловых и грудных перьев.
Едва Володька поравнялся с Леной, как под ногой у него треснула сухая хворостина, и варакушка вспорхнула над кустами, скрываясь среди деревьев.
– Эх, такую красоту спугнул! – пожурила его Лена, гася в зрачках блестки радости. – Что это за птичка? Ты знаешь?
Сконфуженный Володька виновато глянул ей в глаза.
– У нас, в деревне, ее огородницей зовут, она по огородам и палисадникам любит гнездиться, а по-книжному – это варакушка. Из соловьев она.
– Откуда такие познания? Я эту птичку в первый раз вижу.
– В юности увлекался птицами, читал много, да и не редкость она на селе. В другой обстановке можно и не обратить на нее внимания.
– Как сказать, – не согласилась Лена. – Здесь-то что особого в обстановке?
– Тишина, лес, весенний вечер, потухающая заря.
– Возможно. – Она отвернулась, глядя на озеро. – Тут и правда хорошо.
В лесу послышались тяжелые шаги, и среди деревьев показался Бурукин в спортивном костюме, эффектно на нем сидящим, с непокрытой головой в копне слегка въющихся волос.
– Воркуете? – произнес он негромко и поглядел на Лену.
Она ничего не ответила, повернулась и пошла к домикам.
Бурукин тоже, не говоря больше ни слова, двинулся за ней.
«Неужели между ними действительно что-то есть? – скользнула у Володьки отвратная мысль. – Ему под пятьдесят, а ей едва ли за двадцать. А что? Мужик он видный, многое может дать. Не то что мы – молодняки. – Но какая-то обида на девушку запала в душу Володьки, почему-то вспомнилась толстая и капризная жена Бурукина, и уже с неким удовлетворением он подумал: – Так ей и надо». – Взглянув еще раз на бескрайнюю гладь озера, он двинулся к своему домику.
Глава 4
Крепкий дух шел от подсыхающей земли и навоза, от прогретых кустов смородины в палисаднике и сосновых досок ворот. Дарья с радостью вдыхала этот парной воздух, щурилась, пытаясь разглядеть что-то там, за околицей, в дрожащем мареве.
Корова потянулась к ней, лизнула руку шершавым языком, и Дарья сбросила железное кольцо со стояка ворот, распахнув их.
– Хватит баловать-то, давай в стадо, – с лаской оглядывала она корову, похлопывая по холке. – Давай, давай, милая.
Покачиваясь и шумно отдуваясь, корова вышла за ограду, заметив редкое стадо, протяжно замычала.
– Иди, иди, застоялась за зиму. – Дарья увидела у соседних ворот Аксинью и пошла к ней.
– Проводила свою? – спросила она подружку.
– Проводила, как дочку родную.
Они глядели вслед уходящему стаду.
– Совсем мало коров осталось.
– Мало, – согласилась Аксинья. – Держать теперь трудно – с кормами одна погибель. Попробуй пособирай травушку на клочках.
– Да, заворачивают с покосами так, что скоро последнюю скотину сбывать придется. А мыслимое ли дело – жить в деревне и молоко в магазине покупать?!
– Слушай! – Аксинья вдруг оживилась. В глазах у нее блеснули искорки любопытства. – Правда или болтают, что Лиза Демина детей не хочет? Пашка будто бы желает, а она нет.
– Может, и правда, а может, и болтают, – не определилась с ответом Дарья. – Только не верится мне, чтобы баба детей не хотела. Ей это от природы, от самого Господа, дано. Скорее, не может рожать – вот и фордыбачит. Она же, сказывают, года три в городе жила, а потом вернулась в свою Еремеевку. Чем она занималась в городе – неизвестно. У меня вон свой такой же: махнул в город, нашел кралю и захомутался – жену с малым детем бросил. Я, как увидела ее в первый раз, сразу подумала, что быть бычку на веревочке. То ей не надо, другое не хочу – вся из себя. Выбрала я момент, когда Галька вышла из избы, и Мите прямо в глаза: променял, мол, кукушку на ястреба, ребенка своего бросил. Он отвернулся и пошел в горницу, ничего не сказав.