Паша, почувствовав поддержку, раздухарился:
– Нас заставляют скот разводить, а земля в округе для выращивания хлеба самая подходящая. Наши бы гурты скотины в урманы, на дикие травы, которых там море, а их план по зерну – сюда. Загвоздка у нас в руководстве! Позалезут командовать разные парторги-секретари и глядят, как бы что-нибудь в свой карман положить да не прогневать начальство. Их беспокоит только одно – подольше усидеть в кресле и перескочить на новую ступеньку – выше, а там трава не расти. По буковке и по указке дела делать проще простого – никто никогда не накажет, не обвинит ни в чем – мол, выполнял, распоряжение, и все тут.
– Ты бы не очень тут разбрасывался словами. – Иван нахмурился. – Времена хотя и спокойные более-менее, а все же не к чему чесать языком лишнее, лезть в политику, в которой мы ни бум-бум. Искать свою правоту легко, ничего толком не зная, а сверху оно всегда виднее.
– Брось ты, Иван, – не поддержал хозяина Андрей, – я вот этими руками хлеб добываю. – Он поднял над столом большие ручищи. – Делаю не для похвалы, как могу, и все селяне работают на совесть, а как жили двадцать лет назад – так и живем – из навоза не вылезаем. А хотелось бы к иному подвинуться.
– Успокойся, – остановил обычно немногословного Андрея Иван, – чего ты разошелся, как самовар с углями.
– Бывало, в детстве идешь вечерком из леса, – потянул разговор в ту же сторону Паша, – перепелки по всей округе токуют, птички всякие на каждой ветке качаются. А теперь? Как начали сорняки травить химией, так и всю живность поотравили. Редко сейчас услышишь того же перепела, да и птичек совсем мало. Пример с той же Лушкиной гривой. Сколько мы с Иваном бьемся, а воз и ныне там. Работаешь, елкин кот, как на барщине, а отдохнуть по душе негде. В городе всякие там театры, филармонии, а у нас жалкий клубишко остался, да и он, думаю, скоро совсем исчахнет.
Андрей, скуластый и узколобый, но с приятным лицом, явно захмелевший, покачал головой:
– Птички райские, Паша, это все хорошо, правильно, а я, как только ходить научился, стал цеплять железки разные на проволоку и пахать завалинки. Можно сказать, с детства прирос к трактору, он мне теперь как брат родной.
– Вот-вот, – не отступал от своего настроя Паша, – они нас с детства заклеймили на кабалу, а сами ручки белые потирают…
В прихожей брякнул запор, кто-то вошел, стал тереть обувь о коврик.
Мужики притихли.
Дверь распахнулась – у порога стоял Демьян Крутов, сторож конефермы, маленький сухой старик по прозвищу Дык.
– Сюда можно? – оглядывая компанию, спросил он.
– Заходи, коль переступил порог, – пригласил Иван.
Крутов снял шапку, утер нос быстрым движением руки и прикрыл глаза.
– Я к тебе, Ваня. Свет потух на ферме, кони забеспокоились, кабы чего не случилось.
– А в чем дело? – Иван повернулся к сторожу.
– Не знаю, враз потух, и все. Кругом горит, а у меня потух.
– Ковырялся, поди, опять в пробках или «козла» грел.
– Да нет. Зашумели кони, я и вышел поглядеть, отчего, хлопнул дверью – свет и потух. Потом сколь ни хлопал – не загорается.
Паша засмеялся.
– Хлопнуть бы тебя, дед, по одному месту.
– Дык, я че, я ниче. – Крутов стоял в какой-то детской покорности, часто моргал.
«Вот для него и мы начальство», – промелькнула у Ивана мысль, как бы искоркой, отметнувшейся от костра, недавнего разговора.
– Ко мне-то ты зачем пришел? – подавил в себе налетную жалость Иван. – Я же не электрик. К нему надо.
– Дык, электрик коней не успокоит.
– Не успокоит, но он свет наладит, – сдержал улыбку Иван, – а в темноте и я с лошадями не справлюсь.
– Дык, щас, – старик проворно нахлобучил шапку, – побегу, упрежу Серегу.
– Да не гоношись ты, Демьян Петрович, а то упадешь где-нибудь по дороге, – остановил его Иван, – я сам зайду к Сереге. Ты лучше иди назад, на ферму, поглядывай там.
– Эх, дед, хорошую ты компанию расстроил, – Паша полез из-за стола. – Такие разговоры начались, а ты тут ни к селу, ни к городу.
– Дык, я че. – Крутов заморгал чаще. – Я про лошадей пришел сказать. Свет потух.
– В том и дело, что потух.
– Ни днем, ни ночью покоя нет, – недовольно произнесла Нюра, – и поесть не дадут, завтра еще рано вставать, а сколько там теперь придется провозиться – неизвестно.