Из глубины кафе вернулся Гера, коротко кивнул мне и бережно уложил пакет со льдом между Гришкиных ног.
– Да что случилось-то? – рассердился я.
А произошло с Гришей событие немыслимое, напрочь отбивающее желание входить в квартиру женщины в ее отсутствие. Вышло так, как однажды случилось с перепившим Антонычем, который после десятидневного запоя однажды проснулся посреди ночи, чтобы в туалет сходить, да так и лежал, не шелохнувшись, до рассвета. Причину он объяснил нам так: «Представляете, открываю глаза, а на меня два красных глаза волчьих смотрят… И я терпел до утра». А когда в комнате посерело, выяснилось, что один красный глаз – телевизора, а второй – DVD-приставки, расположенные вертикально. То есть он как глаза открыл, на подушке головой лежа, так они ему и представились – глаза в глаза.
– Она сказала: «Вот ключ, жди меня, через час я вернусь». Ей нужно было заскочить к подруге, та ноготь сломала.
– Ноготь или локоть? – переспросил я недоверчиво.
– Для них это одно и то же, – встрял Антоныч.
Гриша согласился подождать в квартире. Поднялся и отпер дверь. Побродил по квартире, убивая время, посмотрел фото на стенах, где фигуристка его то с летчиком Путиным в Кремле, то с участником «Евровидения» Плющенко в Ванкувере, то с певцом Зверевым на каком-то тусняке. Посмотрел, увидел столик с косметикой, и понесла его нелегкая духи рассматривать. На «Шанель» остановился, потому что флакончик выскользнул из рук, залив божественным нектаром его руки.
Прикасаться к фигуристке пахнущими женщиной духами Гриша посчитал моветоном и отправился скорым шагом в ванную, чтобы отмыться. И вот тут-то начинаются его самые пронзительные воспоминания, оставившие неизгладимый след на его – чуть не сказал – душе.
– Не успел я дотянуться до кранов над раковиной, как вдруг в кромешной темноте кто-то бросился на меня из ванны и ухватился за то самое место…
Он грустно поморщился, опустил взгляд долу, и Гера вынужден был прийти к нему на помощь.
– Которое маркиз де Сад непременно назвал бы своим именем, но которое Гриша, зная, что рассказ этот слушать будут люди интеллигентные, назвать вслух не решится никогда.
– Сначала я подумал, что это кошка…
И Гера ему снова помог, едва не заставляя меня и Антоныча заподозрить, что он был тому свидетелем:
– Но разворот пасти и степень сжатия челюстей были таковы, что он тут же признал эту версию непригодной.
– Между тем это нечто, вместо того чтобы закончить дело логично, посчитало миссию свою на этом законченной, – доложил Гриша. И вдруг затосковал. – И повисло…
Редко случается так, чтобы двоим людям удавалось успешно рассказывать одну и ту же историю одновременно.
– Не дай вам бог испытать это… – губами цвета сырых котлет прошептал пострадавший.
До сих пор в жизни своей ничего убедительнее я не слышал.
– Пятясь, я вышел из ванной и уже при дневном свете обнаружил, что это, слава богу, не черт, но и, к сожалению, не собака. Уцепившись за мотню, вернее сказать, заглотив ее полностью, меж ног моих висел енот. Знаете, как разорванная ушанка… Лапы так раскинул… – Леша руками показал как. – Хвост, подонок, распушил…
– Ну, еще бы не распушиться от такого удовольствия, – бросил Антоныч.
– Откуда в квартире фигуристки енот? – не помню, кто спросил. Возможно, я.
– Я спрашивал, он не знает, – ответил Гера.
– Может, Зверев подарил? – предположил Антоныч.
– Первым малодушным импульсом моим было желание позвонить в милицию, – не слыша нас, бормотал Гриша. – Но, слава богу, благородное происхождение взяло верх. Я вспомнил, где и при каких обстоятельствах нахожусь.
– При таких обстоятельствах я бы и не вспомнил о своем благородном происхождении, – опять встрял Антоныч.
– И он решил выпутываться сам, – подготавливая нас к событиям еще более страшным, покачал головой Гера.
– Выпутаться, надо сказать, было не так-то просто, поскольку енот вцепился мертвой хваткой и, судя по всему, оказавшись в положении виса, впал в прострацию.
Выслушав потерпевшего, я попытался представить себе это. По отдельности – енот отдельно, Гриша – отдельно, – у меня получилось. Вместе картинка не складывалась. «Аватар» я бы никогда не смонтировал.
– А в этом своем состоянии он был особенно опасен, поскольку в любой момент мог очнуться и завершить начатое, не отдавая себе отчета в том, что делает, – продолжал воспоминания Гриша.