Глухой, хриплый старушечий голос поразил меня откровением:
—Ты варвар.
Гритт! Второй юродивый... за день! Я застопорился, отодвинул напарника рукой. Юродивые, они иногда на самом деле видят. Вот только я не желаю слушать, что именно они видят в моей судьбе. Или — желаю? Почему остановился?
—Тот самый, вижу-у-у! Кхе-кхе!..
Тот самый? Что за?..
—Слепец! Кхе-кхе... Твоя игра началась. Колеса завертелись, пружина спущена, шестеренки... Кхе-кхе... Тебя раздавит, если вернешься! Твоя судьба, и не перечь... Гибель и начало мира в твоем поясе! Длинный путь. Война. Ты пройдешь. Кхе... Бойся клыков смерти и старых знакомых! О, они уже взяли след! Настало время охоты!
Бить старушку как-то не с руки. Я ускорил шаг, волоча ее за собой.
Внезапно ее руки разжались, и я выскочил на бульвар. Олник вывалился следом, ругаясь на чем свет стоит.
Ненавижу предсказания в виде мелкой окрошки. Игра, колеса, пружинки, клыки да еще война с охотой... Что-то неохота мне идти на войну, прямо скажем. Вместо того чтобы выразиться четко и ясно: мол, уматывай из города, придурок, уматывай, теряя портки, иначе будет худо, тебе плетут вот такую заумную околесицу да еще дразнятся слепцом. Хорошо хоть, бесплатно.
И пояс. Что ж это за гибель такая, в моем поясе?
У меня снова зачесалось между лопатками, и я оглянулся. Переулок тонул в полумраке, только пара угольков светилась на земле багровым. Это были просто угольки, из переулка никто не смотрел. Сверлящий взгляд был направлен на меня... сверху. Словно бы с крыши. Но кто или что будет прыгать за мной по крышам целых полгорода? Эльфы? Зачем этим шустрякам скакать по крышам, если я и так направляюсь в их ловушку?
Прав напарник — у меня очевидная барановая ойя.
—Ты понял, о чем оно трендело? — осведомился гном. — Лично мне ничего не ясно. Может, я дурак?
«Не исключено», — хотел ответить я. Но вместо этого сказал:
—Какие-то шестерни и пружины. Я думаю, она — или оно — свихнутый часовщик.
—Не бывает часовщиков — не гномов! А оно — ни разу не гном!
—Может, встречаются гномокарлики? Ты можешь проверить: вернись и размотай ее лохмотья!
Олник поперхнулся.
—Знаешь что, пошли быстрее, мы опаздываем!
К заведению Г-Кренделя мы приблизились вовремя, перед этим изрядно пропетляв в толпе в попытках затеряться. Худо дело: кто-то упорно вел меня взглядом. Не помогли даже забеги в местные магазинчики, которые торговали шокерной одеждой по грабительским ценам.
Входить или нет — то есть совать ли голову в пасть тигра, этот вопрос меня уже не заботил. Я чертовски устал, проголодался, озлобился и был готов порвать на части кого угодно. На всякий случай я спрятал в рукаве метательный нож, а Олник приготовил молоток, сунув его за пояс, под куртку.
Кахавная была помпезным сооружением на два этажа и вся блестела от зеркал и позолоты. Полагаю, будь мы в той же одежде что и с утра, швейцар не пустил бы нас внутрь. Эльфы, выбросив меня на улицу в обносках, разумеется, об этом не подумали. Для них главное эстетика, красота, а какая красота может быть в обычной харчевне? Конечно, они выбрали заведение покруче.
Метрдотель напоминал бородатого павлина. Он окинул нас суровым взглядом, зачем-то подозрительно принюхался ко мне (понятия не имею, чем это от меня пахло!) и повел нас вдоль общего зала, где в центре сверкал надраенной медью механизм — музыкальная машина гномов размером с тридцативесельный баркас. Скрипя, будто ржавая якорная цепь, она наигрывала песенку «Преступное наслаждение». Олник успел прожужжать мне все уши об этом чуде. Бросаем монетку в щель, дергаем стальной взводной рычаг и — наслаждаемся скрипом и скрежетом искусственной музыки. Богема Харашты за столиками вокруг восхищенно внимала адскому скрежету, потягивая кахаву из фарфоровых чашек. От запаха этой дряни меня затошнило.
Кабинеты располагались в альковах, задернутых розовыми шторками. Над каждым висела большая позолоченная цифра.
Метрдотель посторонился, мы просочились за шторы, толкнули дверь восьмого номера и вошли.
Я был готов ко всему, даже увидеть в кабинете Митризена.
В кабинете никого не оказалось. Какой сюрприз.
Может быть, я ошибся номером?
8
В глубокой тишине из-за пояса Олника вывалился молоток и с грохотом приземлился на полированный паркет.
—А где все? — осведомился мой приятель, суетливо подбирая оружие.
Роскошно обставленный, ярко освещенный масляными лампами кабинет был пуст, на столе — никаких яств, если не считать за таковые бумажные салфетки.