– Боевого друга? А на какой войне вы дружили с ним? Где это вы воевали, генерал? Когда многие из тех, кого вы приговорили к лютой смерти, бились с французом на Бородино, покрыв себя славой, вы ездили по тылам – это всем известно, якобы занимались рекрутскими наборами да лошадей забирали для армии со своими стражниками, которые тоже в бой с Бонапартом не особо рвались.
Клер увидела, как генерал Комаровский изменился в лице и побледнел. Видимо, Юлия Борисовна в ярости своей ужалила его в самое больное и уязвимое место.
– Когда надо встретиться с врагом в открытом бою под градом пуль на поле брани, вашей внутренней стражи нет как нет, – продолжала безжалостно Юлия Борисовна. – Но она тут как тут, когда несчастные люди взывают о справедливости и ропщут, а вы называете это бунтом. Они тут как тут – когда вот так безнаказанно можно ударить в живот кулаком беззащитную слабую женщину! Кого вы набираете в свои войска, генерал? Таких вот ублюдков? – Юлия Борисовна вновь перешла на русский, ткнув пальцем в унтер-офицера. – Нормальные люди записываются в полк, в гвардию и служат Отечеству на поле брани. А к вам идут садисты, которые желают безнаказанно творить насилие над беззащитными мирными людьми!
– Мадам, заберите слова свои назад, – бросил Комаровский. – Они оскорбляют честь корпуса, которым я…
– Клер, полюбуйтесь на своего спасителя! Сатрап! Жестокий безжалостный сатрап! Душитель свободы! – Юлия вновь обращалась к Клер. – Не то, что мы видели сейчас – не удар женщины в живот, не варварский садистский акт оскорбляет сатрапа, а мои слова – правда глаза колет!
– Правда в том, что ваш любовник Петр Каховский – убийца, и приговорен он был к повешению за совершенное убийство, – глухо ответил Комаровский. На Клер он за все время ссоры так и не взглянул.
– Я об одном жалею – что это не вас убили на Сенатской площади, а беднягу Милорадовича, – выкрикнула Юлия. – Жаль, не вас убили, когда вы заявились туда один со шпагой, когда весь мобилизованный вами Финляндский полк отказался вам повиноваться и стрелять по своим боевым товарищам на Сенатской! Да, я хотела бы, чтобы это вас застрелил Петр, потому что, – Юлия снова перешла на французский, – такой, как вы, сатрап, способный приговорить людей к четвертованию, заслуживает смерти! Но каков поп, таков и приход. Нынешнему государю служат либо жестокие бессердечные негодяи, либо раболепные продажные подонки – такие, как ваш плешивый доносчик, который ради денег донес на мою белошвейку! Я ненавижу вашего царя, генерал, слышите?!
Хотя Юлия и крикнула это по-французски, во дворе перед домом снова повисла тягостная тишина, словно все, кто и не знал языка, почувствовали: слова произнесены очень, очень серьезные.
– Может, вы и меня ударите кулаком в живот, генерал, чтобы я замолчала? – продолжала Юлия бесстрашно. – А что? Дерзайте! Верноподданнический долг разве не обязывает вас проявить и ко мне крайние жестокие меры?
Комаровский круто повернулся и зашагал прочь, коротко кивнув унтер-офицеру и плешивому молодцу – следуйте за мной.
Юлия сама крепко стиснула руку в кулак и по своему обыкновению прижала его к губам. Стражники неловко топтались возле сидящей на земле белошвейки. Они не понимали ситуации, но тащить ее снова в острог команды ведь не последовало. Юлия приказала своему лакею поднять белошвейку и увести ее в дом. С глаз долой.
Безобразная сцена… Так об этом кромешном ужасе отзывалась впоследствии сама Юлия Борисовна, обладавшая железным, несгибаемым характером.
Сцена имела продолжение в сарае, куда денщик графа Комаровского втолкнул унтер-офицера и осведомителя.
– Ты что творишь, твою мать? – процедил Комаровский, надвигаясь на унтер-офицера, вытянувшегося перед ним во фрунт. – Тебя кто и где этому выучил – бить баб?
– Так она ж… оскорбление его величества… сусликом облезлым она его царское величество… это ж… я и пресек!
Граф Комаровский ударил его левым кулаком прямо в лицо. И унтер-офицер, впечатавшись спиной в стену, потеряв свой кивер, сполз по ней. Заскулил от боли – короткий мощный удар графа выбил ему два передних зуба.
– Барыня-то наша тоже паскудные крамольные речи сейчас вела! – встрял плешивый, видимо, желавший заступиться за избитого стражника. – Ваше сиятельство, как же это… в приказе-то четко нам сказано, что ежели крамола какая-то, меры надо сразу…
Комаровский ударил его тоже жестоко и страшно кулаком левой руки прямо в челюсть. Плешивый взвизгнул, как раненый заяц, и рухнул на колени. Комаровский пинком ноги опрокинул его на спину и наступил сапогом на грудь.