Выбрать главу

—  Ну да, — усмехнулся Меркулов, — все-таки, как сказал, кажется, Бернард Шоу, в раю — климат, а в аду — общество.

—   А уж потом, на допросе, Нелюбин показал, — сказал Турецкий, — ведь это Горланов Клемешева подзуживал «важняка» Турецкого угрохать. Ведь Клемешев-то меня знать не знал, а Никите я как- никак маленько насолил. Да еще мог и жопу напер­чить.

—   А мы-то тут слушали разные разговоры и по обычному телефону, и по сотовым — базарит с кем- то Клемешев, — продолжил Грязнов. — Минут по десять, по двадцать толковище, оба слушаем — ну знакомый голос! Интонации прямо родные. И ни он, ни я так и не смогли узнать. А смекнули лишь тогда, когда Клемешев тут точно тем же финтом от здешних «наружников» удрал, как и Горланов после суда. Только тут у нас искра и проскочила. А уж кто из них автор сего способа — один шайтан знает.

—  Это, видно, вам Майорка глаза застила, — сказал Меркулов. — Ну так выпьем, мужики! Вы­пьем хотя бы за то, что теперь у нас на Горланова такой доказательный материал; что уж больше ему не вырваться.

Наташа два дня приходила в себя после всего пережитого в тот вечер. В эти дни Турецкий звонил ей и даже заехал, чтобы узнать, в каком она дейст­вительно состоянии и не нужна ли какая-нибудь помощь.

Но она уже вполне оправилась, хотя была еще бледна и молчалива, как и всякий человек, пере­живший то, что ей выпало пережить в эти дни.

—  Конечно, — заметила она, разливая чай по чашкам, когда они сидели в ее кухне, — конечно,

он, этот человек, Клемешев, он был зверь, урод... Не уверена даже, можно ли назвать его человеком. Но я ведь знаю, я видела своими глазами — он бывал, он мог быть другим! Он был по-своему даро­вит. Почему все-таки возобладало вот это?

—   Не знаю, — пожал плечами Турецкий. — На­верное, здесь помог бы психоанализ. Быть может, я ошибаюсь, но думаю, в его жизни все могло бы сложиться совсем не так, а прямо с противополож­ным знаком... Если бы не та война, где его, маль­чишку, заставили убивать, сказав, что это нужно и хорошо и так просто делается.

—  Вы знаете, говорят, через Афган за девять лет прошло больше миллиона человек. Но убийцами назад, домой, в мирную жизнь пришли только еди­ницы. Почему? Вы знаете, какая у него была люби­мая поговорка? Случайностей не бывает!

—  Это правда, — подтвердил Турецкий. — И вся моя жизнь подтверждает это. И в общем, жизнь всякого человека. Сегодня рейсом в двадцать один пятьдесят мы улетаем в Москву. А в семь часов я приглашен на телевидение, все в ту же программу «Нынче вечером с вами...». Хотите, поедемте вмес­те? Все-таки моя прощальная гастроль.

...И вот снова «важняк» Турецкий — похудев­ший, осунувшийся и сильно загорелый — сидел в студии перед двумя камерами с горящими красны­ми огоньками, и та же женщина-ведущая была рядом, и Наташа Санина в черном платье.

— Добрый вечер, дорогие телезрители! Буря в нашем городе отшумела. Мы возвращаемся к нор­мальной жизни, и дел у нас впереди невпроворот. Почти два месяца в Степногорске работал старший следователь по особо важным делам при Генераль­ном прокуроре Российской Федерации, старший советник юстиции Александр Борисович Турецкий. Сегодня он покидает наш город, и мы пригласили его в ту же студию и на ту же программу, где вы увидели его впервые на второй день после его при­езда к нам.

Все вы знаете, каким популярным человеком за это короткое время стал Александр Борисович в Степногорске. И я уверена, сейчас многие с волне­нием ждут, что он скажет всем нам на прощание.

Турецкий взглянул в камеру. Перед ним, вне поля зрения объектива, был маленький монитор, и он увидел там себя, похудевшего и как будто... нет- нет, не постаревшего, а как бы возмужавшего.

— Добрый вечер, — сказал он. — Все кончается, и вот кончается моя затянувшаяся командировка. Несколько раз здесь разные люди хотели меня убить, но это им, как видите, не удалось, чему я очень рад, потому что жить все-таки хочется.

Я хорошо узнал и полюбил ваш город, и прежде всего его людей, а должен сказать, в ходе расследо­вания мне пришлось встретиться со множеством жителей Степногорска. У вас тут чудесный народ, достойный куда лучшей, настоящей жизни. И я верю, что это время придет.