– Вы правы, – согласилась с ней Анжелика. – Бывший роддом снаружи оставили таким, каким он был в советские времена. При графах здесь появлялись на свет незаконнорожденные дети. Аборт в царской России никто делать не брался, соблазненные незамужние девушки приезжали сюда, производили на свет малышей и потом отправлялись в монастырь замаливать грех. Крошек отдавали на воспитание в хорошие семьи. Мы сейчас зайдем внутрь. Вообще-то группы в бывший роддом пока не водят, но вы все мне так нравитесь, что я сделаю для вас исключение. У нас будет, так сказать, эксклюзивный визит. И если повезет, мы увидим призрак одной из тех мамаш. Они ведь до сих пор бродят по зданию.
Я ухмыльнулась. Ну вот, добрались и до привидений. А я-то все ждала, когда же гид сообщит о фантоме, который разгуливает по ночам по коридорам, бряцая цепями и завывая на разные голоса.
– Мне страшно… – кокетливо протянула Фаина.
Шурик приосанился.
– Я с тобой.
Девушка взяла его под руку.
– Да, так мне спокойнее. Можем идти.
– Дом крепкий, рухнуть не может, в нем сохранилась прежняя обстановка, смотрите под ноги, чтобы не споткнуться, – заботливо предупредила Анжелика, отпирая с помощью карточки электронный замок. – Обратите внимание на входную дверь, ее украшает дивная резьба.
– Посередине что-то написано, – прищурился Шурик. – По-старинному. Буквы как на иконах моей бабки.
– «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал», – продекламировала Лика. – Помните чьи это стихи?
– Пушкина, – уверенно ответил Шурик. – Он все написал, потому что Пушкин – наше все.
– Оскар Уайльд, – поправила я, – баллада Редингской тюрьмы. «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал. Один – жестокостью, другой – отравою похвал. Коварным поцелуем – трус. А смелый – наповал».
– Вау! Во дает! – восхитился Шурик. – Шпарит, как по-написанному!
– Браво! – зааплодировала Лика. – Всегда спрашиваю у экскурсантов, кто автор, и редко слышу правильный ответ. Все называют Пушкина, которого вряд ли читали, разве что «Евгения Онегина» в школе проходили.
– Оскар… как? – спросила Фаина. – Не знаю такого.
– Я видела фильм «Портрет Дориана Грея» по его книге, – вставила Елена.
– Знаю творчество литератора наизусть, но не считаю нужным демонстрировать свою эрудицию, это неприлично, – разозлилась Ольга, которой не понравилось, что не она является центром вни-мания.
Анжелика открыла дверь.
– Пошли.
Мы вошли в круглый холл. Гид щелкнула выключателем, под потолком вспыхнула люстра.
– О! Какая лестница! – восхитилась Елена. – Резные перила, ступеньки с орнаментом…
– Пятнадцатый век, – затараторила Анжелика, – здесь ничего никогда не реставрировалось. Сейчас дом пустует.
Я опустила глаза. Лике надо бы поработать с датами. В начале экскурсии она говорила, что Милов построил комплекс в тысяча семьсот каком-то году, а тут вспомнила о временах дедушки Ивана Грозного.
– Почему? Такое шикарное помещение! – удивилась Елена.
– У дома плохая репутация, – заговорщицки понизила голос экскурсовод. – Да, оно прекрасно, на потолке сохранилась чудесная роспись…
Все подняли головы.
– Ангелы очень смешные, – сказала Фаина.
– Тут красиво, но аура ужасная… – протянула Анжелика. – Ощущаете холод?
– А мне жарко, – возразил Шурик.
– По спине озноб прошел, – передернувшись, объявила Фая, похоже, она легковнушаема. – Прямо по позвоночнику.
– А все потому, что некоторые несчастные матери, когда у них забирали младенцев, бросались с лестницы вниз, – проухала совой Лика. И показала рукой: – Вон оттуда, с площадки второго этажа. Ее стали называть «бельэтаж Офелии» по имени первой несчастной горничной, спрыгнувшей с этого места в тысяча триста сорок пятом году.
Я, обозревавшая скульптуру у стены, прикусила губу. Однако Анжелика уж слишком небрежно обращается с датами и фактами. Прислуга никак не могла лишить себя жизни в четырнадцатом столетии, до постройки здания оставалось еще много-много лет. И очень сомнительно, чтобы самоубийца откликалась на имя Офелия, скорей уж на «Прасковья» или «Евдокия».
– Мама-а-а! – истошно заорал женский голос.
Я вздрогнула, оторвалась от созерцания мраморной статуи и поняла, что вопли издает Фаина.
– Мама-а-а-а! – визжала она. – Там… на перилах…
Я посмотрела на балкон Офелии и… увидела висевшую на перилах балюстрады женскую фигуру.
– А-а-а! – завизжала теперь и Ольга. – Там покойник!
– Спокуха, бабы, – велел Шурик, – ща гляну. Если впрямь трупешник, влипли мы с вами, полиция примотается, всю печень исклюет.