У метро Примас предложил пропустить по рюмке за начало. Павел и сам сейчас испытывал потребность выпить, но, зная, что такие типы предпочитают расслабляться за чужой счет, поспешил распрощаться с коллегой. Придя домой, он первым делом налил себе рюмку коньяка из мамашиных запасов и достал старенький атлас СССР. Не без труда недалеко от границы Московской области удалось отыскать Верхнегрязевск. Долго, словно стараясь разгадать какой поворот готовит судьба, Павел смотрел на крохотный кружочек на карте, а в голове навязчиво крутилось прилипшее из классики семидесятых :
- ...И бояться нет причины, если мы еще мужчины ...
Следующий день принес несколько приятных неожиданностей. Хорошенькая блондиночка в униформе развела смущенных новичков по рабочим местам. Оказалось, что Павлу даже выделили собственный кабинет. Но главным было то, что он обнаружил на столе перед компьютером.
Конверт с авансом за неделю превзошел все самые смелые ожидания. Пересчитав солидную пачку отечественных купюр, Павел поспешно убрал их в карман брюк, потом снова достал, пересчитал и перепрятал в нагрудный карман пиджака. Только после этого он приступил к изучению инструкций с новыми служебными обязанностями. Оформленные в виде тоненькой брошюрки, они так же лежали на столе перед монитором.
Удивление росло с каждой прочитанной страницей. Ему уже начали платить огромные для обычного человека деньги, за роль простого передаточного звена между компьютером и распространителями анкет. Всю работу по корректировке общественного мнения таинственные наниматели оставили электронному мозгу. Павел же должен был вводить в программу данные опросов и пересылать результаты компьютерных обработок в другие службы. Наверное, и такая работа была нужна, но он никак не мог избавиться от вопроса:
"- Почему это стоит так дорого и почему выбрали именно его?"
Посылая свое скромное резюме в фирму по трудоустройству " Ариадна" он не особо надеялся на результат. И вдруг такое! Наверное надо было бы радоваться, но его не оставляло ощущение нереальности происходящего. Странными показались и некоторые детали обстановки предвыборного штаба. В роскошном холле почему-то висели уродливые настенные часы, стрелки которых всегда показывая без пяти двенадцать. В первый же день Павел обнаружил полное отсутствие зеркал. Количество окон было сведено к минимуму, и внутри здания с самого утра тихо гудели лампы дневного света. Самым темным казался коридорчик так называемого Олимпа - этажа, где располагалось руководство. Один раз, одержимый любопытством, Павел прошелся по этому сумрачному пристанищу богов. На кабинетах светились таблички с фамилиями, и лишь одна огромная черная дверь осталась без опознавательных знаков. Остановившись возле нее, Павел вдруг почувствовал себя страшно неуютно. Неприятный холодок, залезая откуда-то со спины, стал быстро расползаться по всему телу. В несколько секунд Павел оказался на лестнице и с тех пор, проходя мимо Олимпа, непроизвольно ускорял шаг.
Правда следующая неделя развеяла почти все сомнения. Началась она с нового конверта, еще более пухлого, чем в первый раз. Пересчитав деньги, Павел уже небрежно сунул их в верхний ящик рабочего стола и твердо сказал себе:
"Платят, значит так и надо! Просто у людей нормальный уровень, а не убожество как на мамашином заводе. И плевать мне кто они такие!"
Месяц подготовительного московского этапа пролетел, как одно мгновение. Павел перезнакомился с коллегами, на работу позволял себе приходить с небольшим опозданием, в обеденный перерыв подолгу засиживался в уютном баре штаба. Вечерами он отправлялся гулять по центру Москвы. После нескольких лет суеты и неустроенности приятно было, никуда не торопясь, слоняться среди хорошо одетой публики, покупать приглянувшиеся безделушки, сигареты и напитки выбирать не по цене, а по желанию. Устроившись где-нибудь за столиком кафе, Павел частенько ловил на себе заинтересованные взгляды прекрасных незнакомок, но никаких попыток сократить расстояния пока не делал.
"Зачем торопиться жить! Он молод, богат и все еще впереди."
Засыпая, Павел обычно пытался представить Верхнегрязевск. Он виделся ему милым и патриархальным - как городок, в котором когда-то жила бабушка. В воображении проплывали низенькие дома с укутанными снегом крышами, магазинчики, где в очереди за крупой делятся новостями словоохотливые старушки, а на втором этаже в окружении отечественных промтоваров скучают продавщицы.
Действительность оказалась менее симпатичной. В начале декабря Павел впервые попал в город, который предстояло покорить. Выданный для служебных целей, светло бежевый "Рено" мягко скользил по узким улочкам. За окном мелькали трехэтажные дома, похожие на бараки. Время давно превратило их желтый окрас в грязно серый, и один вид этих стен должен был вызывать у чувствительных людей депрессию. Пятачок перед платформой электрички, где Павел остановился узнать дорогу, казался единственным населенным местом. За деревянными прилавками торговали семечками и капустой тетки в широких ватниках, слонялись подвыпившие мужички, разномастная публика толпилась у автобусных остановок. Чуть дальше располагалась главная городская площадь. Средних размеров Ильич привычным жестом указывал правильный путь, а над зданием администрации уныло висел российский триколор. Проскочив коротенькую центральную улицу, Павел еще с полчаса кружил по переулкам. За окном автомобиля, как в фильме ужасов, мелькали глухие стены, пустые оконные глазницы заброшенных домов, жутковатые, словно кадры из Освенцима, заводские корпуса. Наконец он выехал на городскую окраину, сохранившую первозданный деревенский облик. Здесь Павел снова хотел узнать дорогу, но вдруг понял, что в этом нет необходимости. Среди одноэтажных деревянных домишек возвышалась точная копия московского здания штаба!
Сходство было настолько поразительным, что Павлу даже стало жутко. Казалось, что дом каким-то чудом перенесся сюда в Верхнегрязевск, оставив в тихом замоскворецком переулке зияющую черную рану. Пока он парковал машину, в голове крутилась совершенно дикая мысль:
"-Надо бы потом сходить на старое место. Вдруг дом и правда перенесли!"
У самых дверей он столкнулся с Примасом. Увлеченно разговаривая с каким-то очкариком, Альберт Епифанович выходил из здания штаба.