Но никакие отчаянные вопли и заклинания не помогали. Народ успел полюбить Нашего и разрушить эту любовь банальными приемами уже было невозможно. Пытаясь очернить кумира, соперники только проигрывали сами.
-Засуетились! Ну ничего, Наш им еще покажет- злорадно думал верхнегрязевский обыватель. И если коммунисты еще сохраняли основную массу традиционных почитателей, то у Сапогова рейтинг дошел до нуля и как столбик термометра пополз в минус. Привычная снисходительность горожан к своему городничему обернулась вдруг жгучей ненавистью.
-Быстрей бы Сапога скинули! - с незнакомым раньше энтузиазмом говорили на автобусных остановках, в очередях за дешевым молоком, в прокуренных тамбурах, возвращавшихся из Москвы электричек. И в умах даже самых далеких от политики людей все чаще крутилось:
- Скорее бы уж эти выборы, а то сил больше нет сапоговский беспредел терпеть!
Единственным соперником пока еще оставался Никита Петрович Кожемякин, кандидат от КПРФ. По результатам опросов он с небольшим отставанием от "Нашего" уверенно удерживал второе место. Никакими особыми достоинствами Никита Петрович не отличался, однако и компромат на него отыскать было не так просто. К тому же принадлежность к некогда всевластной партии по-прежнему оставалась для многих решающим фактором выбора. Победить Кожемякина с помощью обычной антикоммунистической пропаганды, наверное, было можно, но стратеги команды нашли другой более действенный путь. Еще при обработке первых опросов премудрый электронный помощник Павла обнаружил общую для многих верхнегрязевцев черту. Почти все они независимо от пола, возраста и социального положения грешили местечковым патриотизмом. А Никита Петрович, на свою беду, был столичным жителем с раздражающе московской физиономией и манерами. Вот по этому уязвимому месту и был нанесен основной удар.
-Не дадим москвичам хозяйничать в нашем городе! - дружно завопила подконтрольная пресса, и как ни клялся Комежякин в верности делу верхнегрязевского пролетариата, клеймо столичного жителя все больше портило ему рейтинг.
Наступление велось широким фронтом. Через директора Верхнегрязеского рынка был запущен слух, что москвичи собираются приватизировать его площади и выстроить там супермаркет для новых русских. По местному радио в программе "Краевед" историк Нилов задушевным голосом рассказывал о богатых традициях города и сетовал, что все это незаслуженно забыто. Виноваты в этом были естественно не только сами верхнегрязевцы. По словам краеведа, растленная столица вместе с американским империализмом навязала Верзнегрязевску чуждую культуру, но скоро этому придет конец. После таких речей сильнее билось сердце верхнегрязевского патриота и взоры, как бы сами собой, обращались к плакатам "Наш Кандидат". Наблюдая, как на волне столицефобии, еще сильнее взлетела популярность патрона, Павел недоумевал:
" Почему они его в земляки записали?! Может этот "Наш" самый что ни на есть москвич, да еще и с израильским подданством! ...Да и вообще кто он!?"
Но видно любовь народная такая же загадка, как и женская душа. Понять, почему так растет рейтинг их кандидата, не всегда могли и сами творцы его образа. Все уже получалось почти без их вмешательства. Чуть упали из-за сезонных колебаний цены на сахар, тут же пополз слух, что это Наш для города постарался. Сподобился Витька Сапог починить к выборам мост через Грязевку эффект оказался тот же.
-Система вошла в режим самонастройки, - сострил как-то очкарик из стратегического отдела. На что присутствовавший при разговоре Примас заметил, что местный электорат это непостижимая данность и научная терминология к нему не применима. Вообще, отношение "штабистов" к избирателю чем-то напоминало взгляд греческих богов на копошащееся у подножья Олимпа человечество. Замкнутый мирок штабного особняка жил весело и сыто, иронично взирая на разгоравшиеся предвыборные страсти. Почти каждый день в буфете устраивались банкеты. Справляли дни рождения, именины и прочие знаменательные и не очень знаменательные события. На вечеринках уничтожалось огромное количество дорогих напитков и закусок. Под щемящие душу джазовые переливы зачинались мимолетные романы. Здесь Павел сошелся со жгучей брюнеткой Ритой. Прилагать особых усилий и в этом случае не пришлось. Эмансипированная журналистка из команды Примаса сама затащила его в свой номер. После чего Павел еще больше возрос в собственных глазах, возомнив себя настоящим мужчиной. Недавнее существование на мамашином заводе воспринималось теперь как забытый ночной кошмар. Пролетая на своем "Рено" по улицам Верхнегрязевска, он почти не замечал бредущих по тротуарам прохожих.
"Что ему эти тени смертных! Их мысли, заботы, надежды он узнает, получив очередную распечатку, и если что-то не так направит их в нужное русло."
Все чаще он чувствовал себя по-настоящему всемогущим, вот только сны снились какие-то нехорошие и тревожные. В них Павел видел себя, то на пороге заводского отдела кадров, то призывником у дверей военкомата. Все забытые страхи и комплексы возрождались в этих ночных видениях и, просыпаясь, Павел спешил в свой кабинет, где снова чувствовал себя хозяином людских судеб.
Февраль всегда был для Павла несчастливым месяцем. Теперь, когда все складывалось так удачно, он надеялся избежать сезонных неприятностей, но с приходом рокового месяца судьба снова обеспечила их по полной программе.
Началось все с незначительного инцидента. Утром вместе с приятелем из отдела контрпропаганды, Павел затеял что-то наподобие игры в мяч. Перекидывая друг другу папку с документами, молодые люди двигались по коридору, изображая баскетбольных профи. Среди сотрудников штаба подобная дурашливость была обычным явлением, попадавшиеся навстречу коллеги, посторонившись, пропускали игроков и спокойно шли дальше. И вдруг, приняв очередной пас, Павел с разбегу врезался локтем в чей-то живот. В следующий миг он был отброшен назад и увидел надвигающуюся багровую физиономию Перетягина.
- Совсем охренели придурки! Надрать бы вам задницу!- угрожающе сопя, проворчал главный редактор.
- Я конечно извинясь, но и вы могли бы полегче...- начал Павел, но договорить ему не дали.