… Прести свалился на обоих откуда-то сверху. Дэниел сонно что-то проворчал — от внезапного, хоть и лёгкого прыжка на плечо. Но дракончик, сел, словно кошка, — передними лапами на его ухо, сам растёкшись по плечу, и, видимо, пригрел место. Дэниел сразу расслабился и уснул — судя по лёгкому дыханию. А Луис вслушивалась в его тихое, размеренное дыхание и, чуть улыбаясь и вспоминая его слова про «потом попробуем разобраться», думала, что мужчины, наверное, часто так считают: несчастье одно за другим, но жизнь продолжается; так, пока не стукнет основательно, зачем беспокоиться? Почти как в старинной пословице: гром не грянет — мужик не перекрестится… И уснула.
И приснился ей сон. Кошмар.
О том, что выспаться им не дали.
Что в дверь загрохотали так страшно, что Луис испугалась — до умирающего в болезненном, суматошном биении сердца.
Что Дэниел, довольно спокойный, только страшно недовольный, пробормотал что-то, размыкая объятия, но встал и пошёл к двери.
Что выяснилось: в дверь стучали двое полицейских…
Удивлённый, ничего не понимающий Дэниел не успел закрыть лежащую на его постели девушку. Луис только и успела накинуть на себя одеяло. Наверное, впервые, с тех пор как он здесь живёт (поняла по его досаде Луис), он пожалел, что не расставил ширмы, отгораживающие от входной двери вид на его комнату или хотя бы на кушетку.
И всё полетело, как летит только в сновидческом кошмаре. Ненормально.
Девушку попросили показать её комнату. Почему-то не удивились погрому. А потом предложили опознать нечто, запихнутое в прозрачный пластиковый пакетик. Нечто оказалось — её нижнее бельё. Изумлённая, Луис только и успела выговорить:
— Откуда у вас это?
И, договорив, поняла, что вокруг потемнело. Сонный кошмар среди белого дня стремительно и неумолимо начал преображаться во что-то такое жуткое, что Луис вдруг оказалась отрезанной от Дэниела. Она — здесь. Он — где-то там, среди полицейских, которые деловито шныряли по её комнате, выискивая какие-то доказательства, — и она не понимала, что за доказательства, для чего? А они что-то поднимали, выискивали, складывали в свои пластиковые пакетики, о чём-то издалека спрашивали её, и она, ничего не понимая, отвечала сразу, не задумываясь…
А Дэниел ещё пробовал что-то узнать. Она слышала его как-то глухо, со стороны. Показалось, он ушёл и стоит где-то за тонкой, хорошо прослушиваемой дверью. И вроде преграда маленькая, но — он там. А девушка здесь.
А потом ей предложили одеться…
Она с ужасом обнаружила, что ходит до сих пор в одном коротком халатике, наспех наброшенном. Бросилась к наваленной одежде…
… и вывели её из комнаты Дэниела — как объяснили, кое-что показать. Или посмотреть? Дэниел — она опять чувствовала его где-то на периферии своего пространства — шёл за ними, поскольку полицейские не возражали.
Пять шагов — от двери его комнаты до противоположной стены. Дверь Оливера. Открытая. Луис нерешительно переступила порог, как ей велели, — и закричала, застонала, прижав ладони ко рту. Мимо них всех в комнату проскочил Дэниел, готовый защитить её от того, что она увидела и что её напугало. Чуть не сбил с ног одного из полицейских. И внезапно встал, а потом даже попятился…
Защищать не от кого.
Оливер, мёртвый, лежал у своей кровати. Маленькое кровавое пятно на лбу. Чёрная полоска снизу пятна поблёскивает. Кровь ещё не засохла.
— Вы знаете его? — спросил кто-то, кажется, обращаясь к девушке.
Она закивала, но её снова спросили о том же, и она вынуждена была сказать это вслух. И тогда ей сказали поразительную вещь:
— Вещи, опознанные вами, мы нашли в его комнате. Ваши следы в его комнате есть. Его в вашей — нет. Вы можете объяснить это?
Кошмар продолжался. И не потому, что у неё спросили об этом. А потому, что Дэниел оглянулся на неё. Непроницаемый взгляд.
И в этот момент она отчётливо поняла одно: он только с её слов знает, что она разговаривала с Оливером в его комнате. Теперь Дэниел, конечно же, думает, что они не только разговаривали…
Всё запуталось. Это главное, что она поняла. Запуталось так, что по-другому уже не объяснишь, разве только рассказав, что на самом деле происходит с нею самой. А она этого — рассказать — не сможет. Никогда.
Голова заболела. Лучший способ, чтобы больно не било в виски, — сидеть спокойно, расслабив мышцы лица. И лучше, если не разговаривать. Она даже не стала заходить (а её и не приглашали) назад, в комнату Дэниела. Стояла, прислонившись к стене, между двумя дверями, его и своей. Дожидалась, что будет дальше. Смотрела и не видела. Дэниел снова где-то стороной ощущался. Не рядом. Отчуждённым.