Ее взяли в аэропорту Цюриха, не встретив сопротивления, и доставили сюда без единой попытки к бегству, без слез и истерик. И у меня есть только «здесь и сейчас», чтобы выяснить причину ее равнодушия к происходящему.
Я останавливаюсь, когда между нами остается не больше десяти шагов. Ни волнения, ни напряжения, ни сомнения — ничего не осталось. Какой в них прок, если решение принято и не может быть обжаловано, отменено мольбами и оправданиями, которых я не услышу. Хочу ли я, чтобы она умоляла? В глубине души — да. Но Фей Уокер не из тех, кто сдается и признает вину, орошая щеки горькими слезами раскаяния. Чистосердечное признание не сработает, я и не жду его.
Я пришел не для того, чтобы судить ее, слишком поздно. У меня на руках вынесенный приговор, требующий исполнения. И не имеет никакого значения, что будет после. Я готов ответить по всем выдвинутым обвинениям, если они возникнут. Жестокая игра подошла к своему логическому завершению, и неважно, какой будет цена за вырванную зубами победу. Я заплачу любую.
Фей молчит, склонив голову набок, и в напряжённой тишине вокруг нас есть свое особое звучание. Тягостное, тяжелое, горькое, траурно-скорбное. Она вся в черном. Короткое вульгарное платье, плотные колготки, туфли на высоком каблуке, на лице яркий макияж. И в ней сейчас нет ничего утонченного и изящного. Фей похожа на ту, кем является на самом деле. Из ее губ вырывается пар, на бледных щеках вспыхивают розовые пятна. Приподняв спадающее с плеч кожаное пальто, девушка запахивает его на груди и прижимается спиной к покрывшейся инеем стене. Куски штукатурки отваливаются, обнажая кирпичную кладку, и с грохотом падают вниз, поднимая облако белой меловой пыли. Не разрывая зрительного контакта, подношу к лицу сигарету, зажимаю губами и прикуриваю, глубоко затягиваюсь, позволяя едкому дыму наполнить легкие, и медленно выдыхаю.
— Я имею право на последнее желание и последнюю сигарету? — глубоким чувственным голосом спрашивает Фей. Его сексуальные вибрации все еще действуют на меня. Все еще действуют.
Уголки ее губ вздрагивают, приподнимаясь в неестественной натянутой улыбке.
— Что-то одно, Фей, — отвечаю я. — Желаешь сигарету? — достаю еще одну из пачки. Она отрицательно качает головой.
— Хочу твою, — заявляет с ухмылкой, улыбка становится вызывающей, пошлой.
Я небрежно пожимаю плечами, делаю несколько шагов вперед и протягиваю ей свою сигарету, которую она берёт длинными красивыми пальцами.
Я не видел Фей курящей. Ни разу. Она позволяла мне увидеть ту часть себя, которой никогда не существовало. Надо признать, Фей Уокер непревзойдённая актриса, и сегодня она сыграет заключительную роль. Жаль только, что все места в партере пусты, а я здесь не в качестве зрителя.
Между нами молчание и дым, и пропасть невысказанных бесполезных слов. Идеальное место для последнего крушения надежд, осыпавшихся растрескавшимися осколками, хрустящими под ногами. Я выбрал правильные декорации для финальной сцены. Не так давно она сказала, что у нас никогда не было шанса, но осознание истинности услышанных тогда слов пришло чуть позже, когда я прочел отчет, и Бернс одну за другой выкладывал фотографии на стол… Я ни за что бы не поверил, если бы не увидел своими глазами.
— Сколько у меня времени? — интересуется Фей, нарушая фатальное густое молчание. Я бросаю под ноги окурок и достаю следующую сигарету.
— Пока не истлеет. Я не буду спешить, — мой взгляд опускается на ее пальцы, изящно сжимающие голый почерневший фильтр. Ее бесстрашие и уверенность вызывают легкое недоумение с примесью злости.
— И не будет никаких вопросов? — выгнув бровь, бесстрастно ухмыляется Фей.
— Я знаю ответы на все, кроме одного. Но если ты нуждаешься в исповеди, то пожалуйста, у тебя есть полторы минуты.
— У тебя будет возможность выслушать мою исповедь, Джером.
— Сомневаюсь.
— Поверь мне на слово.
— Никогда.
— У тебя нет выбора.
— Мне не нужны твои оправдания.
— Я не собираюсь оправдываться.
— Одна минута, Фей.
— Сражаться с женщиной — очень по-мужски, Джером, — саркастически произносит она. Я не собираюсь спорить. У нас слишком мало времени, чтобы тратить его последние капли на бессмысленные склоки.
— Ты не женщина, Фей. Ты чудовище, — сообщаю, прищурив глаза.
Она смеется хрипло, приглушенно, иронично.