Тем временем Брянцев обнаружил на антресолях встроенного шкафа в прихожей белый пластиковый пакет с котиковой шубкой, уже далеко не новой, с вытертым на сгибах мехом.
В одной из секций мебельной стенки на плечиках висели еще две шубы — каракулевая и беличья. Но ни коричневой норковой шубы, ни бежевой дубленки так и не удалось найти. Как и норковой формовки и фетровой шляпки с загнутыми кверху полями. Как и черного парика.
Осмотр гаража и «Форда» вообще ничего не дал, если не считать трех окурков, извлеченных из пепельницы, встроенной в приборный щиток «Форда»: на одном окурке не было следов губной помады.
Всю обратную дорогу Брянцев молча хмурился. Понимая его состояние, Филипп с Игорем тоже помалкивали.
Подвернув к следственному управлению, Филипп остановил машину. Брянцев продолжал хмуро хохлиться, даже ремень не скинул.
— Приехали, Сергей Алексеич, — сказал Игорь.
— Вижу, — Брянцев медленно повернул голову к Филиппу и похоронным голосом спросил: — Что будем делать?
Оба они прекрасно понимали, что котиковая шубка и пленка — далеко не те улики, на которых можно построить серьезное обвинительное заключение. И в то же время ни у того, ни у другого после перипетий этого дня не оставалось ни малейших сомнений в причастности Савиной к обоим убийствам.
— Как говорится, близок локоть… — начал Филипп
— …а доказательств нет, — закончил Брянцев.
Игорь тоненько хохотнул, и это немного разрядило атмосферу.
— Еще ведь есть стаканы, которые мы давеча отвезли криминалистам, — напомнил Брянцеву Филипп и фальшиво пропел — Стаканы, стаканы, стаканы, на вас вся надежда, пам-пам-м!..
40. Савина требует адвоката
Утром их ждало разочарование: в стаканах не только химии не обнаружилось, но и следов коньяка.
— Только чай, ребята-демократы, только чай, — пробормотал со вздохом Брянцев и, позвонив Олегу Миронову, спросил у него, из какой посуды они с Савиной пили третьего дня коньяк.
— Из хрустальных стопок, — ответил Миронов. — Гела их с собой приносила.
— Ну, понятно, — вконец расстроился Брянцев. — Принесла, унесла и нет ничего. Спрашивается, на каком основании я распорядился задержать ни в чем неповинную женщину?
— Давай-ка ближе к делу, — и Филипп выложил на стол несколько цветных отпечатков.
На всех отпечатках была изображена Изольда Маковкина в бежевой дубленке и коричневой норковой шапочке. Она шла по тротуару, не глядя в объектив и, судя по безучастному выражению лица, скорее всего не подозревала, что ее фотографируют. Один из отпечатков был сделан с того же негатива, что и фотография, найденная в записной книжке Карташова.
— Итак, логично предположить, что фото в записную книжку было подложено Савиной или с ее помощью, — повел Брянцев кружево умозаключений. — С какой целью? Во-первых, записная книжка должна свидетельствовать о совсем недавнем посещении ее владельцем квартиры Орлинковой, а фотография — о теплых отношениях его с Маковкиной, приметы которой безусловно совпадают с приметами «Дины».
— Но если предположить, что на самом деле под маской «Дины»-Маковкиной скрывалась Савина, то получается, что Савина за считанные часы сумела загримироваться под Маковкину, где-то раздобыть точно такую же как у той дубленку, при этом сделать так, чтобы у Маковкиной не оказалось алиби и придумать повод для того, чтобы Орлинков впустил ее вместе с киллером в свою квартиру… Когда она все это успела бы? Ведь убийство Орлинкова было совершено при случайном стечении обстоятельств: случайно опоздал поезд, случайно задержалась на работе жена Орлинкова…
— Войти в образ можно было заблаговременно, амуницию держать наготове и ждать подходящего момента, — рассудил Брянцев. — К устранению Орлинкова наверняка готовились не один день. Сначала, возможно, предусматривался какой-то другой, но похожий вариант, — Брянцев задумчиво перебирал в руках фотографии. — Фотографировали ее еще осенью, взгляни повнимательнее!
— Да, снега совсем еще мало, только, видать, подморозило. — покивал Филипп. — Где-то самое начало ноября.