Я помолчал немного, а потом вдруг, неожиданно для себя, выложил всё Гене. Про папу и как он шутил, оставляя загадки в обертках. Гена слушал удивленно. Рассказал и о том, что папа пропал девять лет назад. Говорил, а внутри что-то переворачивалось, казалось, что не надо рассказывать. Но я всё говорил и говорил. Пока резко не замолк – будто кончились слова.
Гена после паузы осторожно сказал:
– Илья, а ты не думаешь, что…
– Что?
– Не думаешь, что твой отец жив и…
– Нет.
– Почему? Он ведь пропал без вести, – робко проговорил Гена.
– Бред.
– А кто еще…
– Замолчи, – внутри поднялось какое-то дикое чувство, мне захотелось ударить Гену.
А он сказал:
– Пойдем фугу сочинять, – и вышел из кухни. Вот так вот просто. Я постоял немного, успокаиваясь, а потом тоже пришел в его комнату. Гена уже сидел на табурете за пианино. На полочке он разложил свои рукописные ноты.
– А ты уже сочинил тему?
– Нет.
– Когда будешь?
– Не знаю.
– Я сочинил. Ну, помнишь, я играл тебе? Правда, ты не слушал.
Я посмотрел на сгорбившуюся у пианино полноватую фигуру Гены и мне стало его жалко. Я взял стул и подставил рядом.
– Давай посмотрим. Сыграй, – сказал я, и Гена сразу оживился. Начал наигрывать, сопровождая свою игру сосредоточенным пыхтением. Он закончил и сказал, глядя в ноты:
– Последний звук темы не гармонирует с начальным звуком в следующем голосе.
– Закончи тему на доминанте.
– Точно, – Гена встал из-за пианино, прошел к своему столу, покопался между кучами наваленных тетрадок и учебников, вернулся со стирательной резинкой и карандашом. Стер ноту фа, написал соль. – А ты почему тянешь? Время пролетит, не успеешь сочинить, – нудно заметил Гена. Иногда его рассуждения напоминали таковые заботливой мамаши. Наверное, сказывается то, что Гена вырос без отца. Правда, я, получается, тоже…
– Хочу сочинить особую тему. Только мою.
– А учитель говорил, что хорошо бы написать несколько, а потом выбрать.
– Это не для меня. Я найду единственную.
– Как настоящую любовь?
Это тоже удивляло в Гене: иногда он выражался так, словно пересмотрел женских сериалов.
– Да, наверное.
– Хочешь, чтобы она была похожа на тебя?
– Кто?
– Тема фуги.
– Наверное. Не знаю. Что-то вроде этого, да.
– А я вот не продвинулся дальше риспосты. Пытаюсь написать интермедию, но ничего не выходит, – он стал наигрывать интермедию. – Как думаешь, в жизни есть полифония? Ну, то есть, я хочу сказать, что вот мы изучаем, изучаем, а пригодится это? Может, мы должны что-то такое важное понять благодаря полифонии?
Я пожал плечами. На философию меня не тянуло. Тянуло уйти куда-нибудь, раствориться где-нибудь. Никого не слышать, не видеть, не думать, не сочинять никогда ничего. В сердце гвоздем засели слова Гены: «Что если твой отец жив?». А что если нет? Не хочу надеяться. Да что угодно пусть происходит, только не надеяться! Зачем он так сказал? Кто его спрашивал?
«Что если твой отец жив?» – билось в мозгу.
А что если да? Где он сейчас? И где был девять лет? И что: тупая загадка – лучший способ заговорить с сыном после девяти лет разлуки?
Я вскочил со стула. Гена, что-то говоривший о фуге все то время, пока я себя накручивал, удивленно замолчал, уставился на меня снизу вверх. Такой глупый со своими круглыми глазами. Такой нелепо толстый на маленьком стульчике, как нахохлившийся воробей на жердочке.
Я кинулся в прихожую.
– Ты куда? – Гена выскочил следом, но замер в паре метров от меня. Я агрессивно натягивал куртку, если только можно агрессивно натягивать куртку.
– В магазин.
– За конфетами? – догадался Гена, подошел и принялся обуваться.
Я не стал его ждать. Хлопнул дверью и ушел.
Когда уже был в магазине, Гена образовался рядом со мной, молча оторвал от рулона одноразовый пакет и подставил в открытом виде, чтобы мне удобно было сгружать конфеты.
Пакетов потребовалось четыре, чтобы забрать все конфеты фабрики, на которой работал отец.
Пусто.
Небольшая заметка в газете от 2 марта 2010 года:
«Пропал без вести Королев Виктор Игоревич, 1974 года рождения. Был в серой куртке, темных джинсах. Последний раз видели близ Желтого утеса. За любую информацию о местонахождении…».
И фотография. Черно-белая, она не похожа на цветной оригинал, который мама отнесла в газету для этого объявления. Здесь он какой-то совсем суровый, а на цветной видно, что настроение у папы хорошее.
«…видели близ Желтого утеса».
Я был там. Мы все были – мама, Вика, полиция. Несколько дней треугольник утеса был огорожен красно-белой лентой – велись поиски. Ничего не нашли тогда, ни единого следа. И внизу, куда он мог упасть – не нашли. Ни зацепки.