Иду на кухню. Зажигаю подсветку на вытяжке над плитой. Свет слишком яркий, я щурюсь, но смотрю. На сетчатке остаются следы – световые кляксы.
Наливаю в стакан воды из-под крана.
– Илюша?
Испуганно, судорожно оборачиваюсь. Это мама.
– Не спится?
Сглатываю.
Мама подходит ко мне, легонько проводит по плечу рукой, берет чайник и начинает набирать в него воду.
– Не пей из-под крана, – говорит она и ставит чайник на подставку, нажимает кнопку. Чайник загорается изнутри синим светом. Я сажусь на стул. Мама присаживается рядом, гладит мою руку. Как будто понимает, что со мной. И смотрит своими карими щенячьими глазами. Такими она смотрит, когда жалеет меня.
– Чаю попьем, – говорит она лишнюю, ненужную фразу.
Мама кидает в мою кружку пакетик, заливает кипятком. Я смотрю, как расползаются в прозрачной жидкости коричневые щупальца заварки. Чай темнеет и темнеет.
– Крепко, – мама вынимает мой пакетик. Пока я пялился в свою кружку, мы сидели молча. Поднимаю на нее глаза.
– Все нормально, – говорю, потому что мне кажется, что необходимо сказать нечто такое.
– Кошмар приснился?
– Ногу свело.
В дверях появляется Вика.
– Что вы тут устроили? Вечеринку для двоих? – она еле разлепила глаза, а уже язвит. – Время видели? Три часа.
– Не спится, – говорит мама.
– Сразу обоим?
Я сжимаю ладонями кружку с чаем. Горячо, ну и пусть.
– Вика, иди спать, – говорит мама.
– И пойду. Не буду мешать вам радоваться жизни.
Когда Вика уходит, мама кладет свою руку на мою, и вдруг мне хочется ей рассказать: про сны, про загадку, про утёс и как я сидел на ограде – про всё, чтобы она послушала и утешила: «Это мелочи, Илюша», или «Не стоит беспокоиться, Илюша», или хотя бы «Все будет хорошо, Илюша». Но я молчу. Пью чай, обжигаю губы и десны, и молчу. А потом, в полчетвертого ночи, мама ставит кружки в раковину, и мы расходимся по темным комнатам.
– Выучил?
Я киваю. Не выспался, плюс забыл свои ноты, пришлось снова брать в библиотеке и объяснять там, зачем мне два экземпляра одного и того же произведения.
Сажусь за рояль, открываю сборник на нужном месте и стараюсь не смотреть в сторону Валерии. Она уже положила скрипку на плечо и держит ее подбородком. Краем глаза я вижу ее локоть – тонкий, как у куклы Барби. Скоро он будет гибко двигаться – когда она заиграет – вслед за смычком.
– С начала до конца прогоним, а потом поработаем над нюансами, – говорит она утвердительно. Мне остается только еще раз кивнуть.
Мы играем. Заканчиваем, и Валерия принимается канифолить смычок. Мне чудится, или она поглядывает на меня искоса?
– Ты какой-то неразговорчивый.
Значит, не чудится.
– Да.
– Всегда такой? Просто я тебя плохо знаю. Вдруг с друзьями ты болтлив, – она слегка улыбается.
Зачем это ей? Заинтересовалась вдруг, болтлив ли я с друзьями.
– Нет. С друзьями так же.
Как будто у меня их много.
– Встречаешься с Дашей Сусловой?
Вот это номер. Ей-то что?
– Мы знакомы.
Так себе ответ. Знакомы, ага. Хорошо знакомы. Очень хорошо знакомы. Очень-очень хорошо знакомы.
– Она говорит, ты ее парень.
– Да, но… ведь мы в любом случае знакомы.
Вот дурак.
Валерия смеется. Я ее насмешил.
– Ладно, давай еще раз пройдемся по Рахманинову, – говорит она. Глаза у нее блестят или мне кажется?
Улыбаюсь как дурак. Смотрю в ноты и улыбаюсь.
Всё-таки я самый настоящий дурак. Одновременно и насмешил, и отрубил себе возможность встречаться с Валерией. Не станет же она всерьез обо мне думать, зная, что я несвободен. Вот черт. Но мои губы все равно, против воли, растягиваются в глупой улыбке.
Мы идем по освещенной только вывесками улице. Фонари здесь не работают, зато есть пара магазинов, из окон которых свет падает прямо нам под ноги. В остальных местах темень непроглядная.
– Мама вчера удивилась, когда увидела гору конфет на столе, – поведал мне Гена.
– Зато будет с чем пить чай, – утешил я.
– Это да, – кивнул Гена. – А еще я сочинил интермедию. И подумал.
– И подумал тоже? Молодец, – после разговора с Валерией настроение у меня хорошее. Ничего особенного не произошло, мало того, она узнала, что у меня есть девушка. И тем не менее, сияю, как начищенный рубль. Даже несмотря на ночной кошмар. Дурак-дураком, в общем.
– Илья, слышишь меня? – позвал Гена и заглянул мне в лицо. – С тобой все нормально?
– Конечно. О чем ты там подумал?
– Ну, – он нерешительно замялся.
– Ну?
– Подумал, что эти конфеты, ну, которые ты ищешь, могут быть и в других магазинах.
Настроение у меня чуть подкосилось.
– Я их больше не ищу, Гена.
– Почему? То есть, хорошо. Не ищешь и ладно.
– Да.
Впереди высокий парень. Стоит и смотрит прямо на нас, как мы приближаемся. Наверное, резко развернуться и пойти в другую сторону будет совсем глупо? Вообще-то я не боюсь. Не знаю, что со мной. Слабая тревога трепыхается в груди, как муха между рамами окон. Но не боюсь.
Тем более, я не один, а с Геной. Так себе утешение, конечно. Нам нужно в магазин музыкальных инструментов, что за поворотом.
– К Даше пойдешь сегодня? – спрашивает Гена.
– Тебе-то что? – отвечаю. Получается грубовато. Не свожу глаз с парня, он все ближе. Обычный. Не понимаю, что меня так напугало.
Стоп. Я не напугался. Кто сказал, что я напугался?
– Да подумал, если не идешь к Даше, может, ко мне зайдешь? Покажу тебе интермедию.
Ближе. Просто стоит и смотрит на нас.
Не на нас. На меня.
– Так что? – спрашивает Гена.
– Да. Не знаю, – говорю тихо. Сейчас поравняемся.
– Что «да, не знаю»? – не понимает Гена.
Парень не отводит от меня взгляда, а когда почти оказывается позади, начинает медленно растягивать губы в улыбке, все так же глядя на меня.
Остался позади. Чувствую спиной, что продолжает смотреть. Что ему надо?
– Так придешь? Какой-то ты потерянный, – Гена смотрит на меня, затем оборачивается назад. – Знакомый?
– Что, какой знакомый?
– Тот парень – твой знакомый? Улыбался тебе.
– Что ты сказал? – шепчу я. У меня подкашиваются ноги.
– Говорю, улыбался тебе. Знаешь его?
– Нет, ты сказал…
Я осекся. «Тот парень». Тот.
Я обернулся. Остановился. Парень стоял и смотрел нам вслед, словно у него других дел нет.
– Почему тогда не поздоровался, раз знаешь его? – всё вопрошал Гена. Я схватил его за рукав и потащил за поворот:
– Уходим.
Дыхание загнанно бултыхалось в груди, как большая рыба в тесном аквариуме. Зашли в магазин, я принялся внимательно изучать каждую гитару, одну за другой, скрупулезно, не упуская ни единой детали. Старался успокоить дыхание, чтобы оно не сильно шумело в тихом магазине.
Гена выбрал шнур для колонок, за которым и приходил, и мы покинули магазин.