– Что такое стретта тогда? В музыке – это когда тема, не закончившись в одном голосе, возникает уже в другом, и из-за этого голоса́ наползают друг на друга.
– Встреча двойников, – брякнул я первое, что пришло в голову. А что, похоже даже.
Гена посмотрел на меня долгим взглядом.
– Встретить своего двойника – к несчастью.
– Да ладно тебе. Я же всё выдумал. А на деле сочинить фугу можно и не философствуя. Сиди себе да сочиняй.
– Но ты ведь не сидишь и не сочиняешь, – сказал Гена. – Ищешь какую-то особенную тему.
– Чтобы сочинить особенную музыку, нужно что-то большее. Я так думаю.
– Большее, чем что?
– Не знаю. Большее, чем человек.
– Больше человека? Слон? – усмехнулся Гена.
Я пожал плечами. Не хотелось продолжать этот разговор. Я что-то чувствовал, но не мог выразить в словах. Так же я молчал на уроках специальности, когда Ирина Павловна давала мне понять, что пианист из меня не выйдет. Зачем мучаюсь? Я не знал. Смутно понимал, что даже когда способностей мало и перспектив никаких, всё равно стоит стараться. Почему и зачем – объяснить не мог. Так же, как не мог перевестись к другому преподавателю, который не вселял бы эту убийственную неуверенность в собственных силах и, может, не сравнивал бы меня с другими, более успешными, студентами. Не знаю. Для меня сойти с того пути, на котором оказался, это все равно как если бы дерево вышло из земли и отправилось искать себе место получше. Жизнь – она такая, какая получилась. И я стану пианистом, пусть и посредственным.
Вспомнил: читал в интернете о семидесятилетней бабушке, которой вдруг вздумалось заняться балетом. В статье были ее фотографии в балетной пушистой пачке. И счастливое морщинистое лицо. Понятно ведь – настоящей балериной не станет, но все равно учится бабушка.
Именно это я и хочу вложить в тему своей фуги. Не то, что стану посредственным пианистом и не бабушку в балетной пачке. Другое – то, что составляет мою жизнь. Что не описать словами. Не уверен, но мне кажется: примерно то же, что толкает меня играть, толкало папу сочинять загадки. Невидимая рука.
Гена что-то усиленно записывал. Стирал и снова записывал. А я вдруг понял, какую тему ищу для своей фуги. Вспышкой – раз, и понял. Сложно было уловить мысль, она растеклась во мне неясной радостью.
– Я пойду, Гена, – сказал я и тут же поднялся с места. Если сейчас не уйду, то это сладостное ощущение исчезнет совсем.
– Уже? Ты обещал помочь мне с интермедией.
– Помогу, но завтра. Сегодня попробуй сам, ладно?
– Ладно, – Гена слегка осунулся и тоже поднялся – проводить меня до двери.
В Генином подъезде вечно расписаны стены, а во дворе не хватает ламп в фонарях. Два раза поскользнулся, пока дошел до арки, такой же темной, как двор.
– Костя, – услышал сзади окрик.
Почти обернулся, но вспомнил и сдержался.
– Костя!
Ускорил шаг. В арке – хоть глаз выколи.
– Костя.
Зовут другого человека или меня приняли за какого-нибудь Костю, подумал я и внезапно наткнулся на что-то мягкое и большое, отскочил на метр – как-то само получилось. Попытался вглядеться во тьму: кто там? Не мог разобрать даже силуэт. Казалось, в арке никого нет, плотная черная тень не шевелилась.
– Костя, – сказали совсем близко. Голос мужской.
– Что? – прошептал, не успел остановить себя. Зачем отвечать – Костя не мое имя! – Вы обознались.
Руки превратились в ледышки, сунул их в карманы. Услышал тихий смех рядом, а затем, через паузу – смех сзади.
Сначала пошел, а потом припустил из арки не оборачиваясь.
Опомнился у дома. Стал хватать ртом воздух – дышалось глубоко, воздух падал в меня, как в бездонную яму, и всё было мало.
Прислонился спиной к обшарпанной деревянной двери своего подъезда. В голове отбивали ритм потоки крови, которую в неистовом темпе гоняло сердце. Пока бежал, забыл свою мысль о теме фуги, пропало бесследно зыбкое ощущение радости озарения. Теперь только стучало в висках: тум-тум, ту-ту-ту. Ту-ту-ту, тум-тум.
«Ко-сти бро-ше-ны, – билась кровь в голове. – Бро-ше-ны. Ко-сти».
Прикрыл глаза и замер, чтобы успокоить сердце.
Картинка из сна поднялась перед моим внутренним взором, цветная, объемная: зеркала, в них мое лицо, искаженное, то злое, то улыбающееся, то испуганное, круглые большие глаза; моё лицо, и не только моё, еще чье-то рядом, смутно знакомое лицо…
«Разбиты зеркала».
Тяжелый, сильнее других, удар сердца бухнулся мне в грудь, я распахнул глаза. Выдохнул. Повернулся к двери, открыл ее. Внутри – тоже темно, как было у Гены в подъезде. Сердце колотилось и я не зашел. Прикрыл дверь. Соврал себе, что просто хочу перезвонить Даше, она ведь звонила. Достал телефон.