– Очнулся? – как из подземелья голос.
В пальцах – вата. Чем-то пропитана, воняет. Пытаюсь отвернуться. Перед глазами плывут пятна. Не могу сфокусироваться на лице.
– Как ты?
Меня хлопают по щеке. Хочу попросить, чтобы не хлопали – это отдается тугой болью в правом виске – но не могу произнести ни слова.
– Подождите немного, он скоро придет в себя, – знакомый голос. Чей? Не могу поймать мысль.
Светлое пятно прямо передо мной – это, вероятно, та женщина, с которой я говорил сколько-то – секунд? минут? – назад. Лицо приобретает черты постепенно. Уже вижу очки в прозрачной оправе – да, та самая женщина, которая сказала мне, что Валерии не существует.
– Долго…
– Что? – встрепенулась женщина и зачем-то положила ладонь мне на плечо.
– Долго я…
– Долго ли пребывал без сознания?
– Да.
– Несколько минут. Не волнуйся, полежи пока.
– Мне приснился сон. Во сне я был папой, который пришел на опознание моего трупа. Это и есть ракоход? – почему-то стало смешно, но смех напоминал хныканье.
– Бредит? – светловолосая женщина, которая все так же сидела на полу возле меня, обернулась на ту, другую, со знакомым голосом.
– Не совсем, – через паузу отозвалась та. И я вспомнил, чей это голос – Анны Ивановны, нашего психолога.
– Но это был не мой труп, – сказал я. – Может, я и жив остался. И папа нашел меня потом. У будки со сладостями. Я хотел сладкую вату. А папа обнял меня и плакал. Он иногда все же плачет.
– Может, на нашатырь так реагирует? – испуганно спросила женщина в очках.
– У него психологическая травма, – ответила Анна Ивановна.
Мне надоело, что я лежу на полу, а они нависают надо мной. И обсуждают меня. Я приподнялся на локтях, перевернулся на бок и начал вставать на ноги. В висках барабанила боль, от этого рябило перед глазами.
– Илья, давайте я вам помогу подняться, – предложила Анна Ивановна. Видно, опять хочет заполучить меня в качестве подопытного в свой кабинет. Ну уж нет.
– Я сам.
Но мне все равно помогли – держали с двух сторон под локти, пока не встал в полный рост. Анна Ивановна развернула меня к себе с такой легкостью, как будто я мягкая игрушка, и сказала:
– Илья, вернитесь в реальность.
– Валерия исчезла. Гена исчез. Все исчезли, – ответил я. – Мне надо найти хоть кого-нибудь, кто не исчез. Это всё Тот. Это он подстроил.
– Илья, посмотрите на меня.
– Мне надо уйти. Мне надо домой.
– Илья, давайте пойдем домой вместе?
Я наконец вырвал свои мягкие игрушечные плечи из ее хватки и навалился на дверь, чтобы открылась.
И побежал по коридору. Боялся, что Анна Ивановна кинется следом и утащит меня в кабинет. И усадит в кресло. И станет что-то говорить про реальность, про подсознание – как оно защищается от травмирующих событий, про какого-то человека, которого сбила машина, про несчастье, случившееся с моим ребенком. У меня нет ребенка. Мне девятнадцать.
Я этого не вынесу.
Врезаюсь на полном ходу плечом в косяк двери: не рассчитал, не получилось попасть в проем.
Я где-то потерял шапку, или ее не было. Снег почти растаял. Грязь под ногами чавкает. Светло – значит, еще день.
Я еду в трамваях. Сажусь не в те и выхожу через несколько остановок. Трудно вспомнить, какой номер должен быть указан на лобовом стекле трамвая, чтобы не приходилось выходить. Вроде, девятый. Он долго не идет. Разглядываю перила ограждения остановки – металлические, облупленные от времени. А когда трамвай приходит, втискиваюсь между людьми. И долго, долго смотрю в окно, пока еду.
Это не мой трамвай. Снова не мой.
Снова облупленные перила на остановке. Снова трамвай, я вспомнил – одиннадцатый. Снова пыльные окна. Снова долго, долго, долго смотрю сквозь стекло.
Слышу голоса. Иду в кухню, не скинув куртки, не разувшись. Мне надо удостовериться.
– Мама, – говорю. Она оборачивается. Мама не исчезла, она здесь. И Вика. И дядя Костя здесь. У всех озабоченные лица. Все смотрят на меня.
– Позвони ей, – бросает Вика маме.
– Она и так уже едет, – тихо отвечает ей мама.
– Кто едет? – спрашиваю.
– Не важно, Илюша. Как ты себя чувствуешь?
– Важно! Скажи ему! – кричит Вика. – Пусть прозреет уже! Достало жить в дурдоме!
– Вика, прекрати!
– О чем она, мама? – не понимаю я. Снова кружится голова и болит висок.
– Ни о чем.
– Тогда я сама позвоню и скажу, что он пришел! Пусть ускорится, пусть такси возьмет, в конце концов! – кричит Вика и уносится в комнату.
– Кто ускорится? – спрашиваю у мамы. – И что здесь делаете вы? – спрашиваю у дяди Кости.