– Вы правильно сделали, что тогда обратились ко мне. Со временем, с нашей помощью ему станет легче, поверьте.
– Уговорила его похоронить тетрадь в могиле сына. В пустой могиле, ведь Илью так и не нашли. Я сказала ему: «Сынок пожил дольше благодаря тебе. Ты продлил ему жизнь. Но теперь нужно попрощаться». Не уверена, что он понял. За руку привела его на Желтый утес. Витя отрешенно глядел на море, а я сняла табличку, выкопала небольшую ямку и положила тетрадь. В пустую могилу Королева Кости. И присыпала землей.
– Кости?
– Так звали сына при рождении.
Я смотрел на узкую полоску света, которая падала через дверную щель на потолок. Она разрезала напополам длинные пальца чудовища. Смотрел на полоску, пока она не расплылась в непонятное пятно.
Я почти спал, когда отдаленно стукнула входная дверь. Кто-то ушел. Открыл глаза, полоска света на потолке расширилась, почти поглотив черные трепещущие пальцы.
– Витя, ты спишь?
Я не ответил. Жена наклонилась ко мне и мягко, тепло поцеловала в лоб, как целовала перед сном Илью.
Вошел в квартиру и стоял в прихожей, как привидение. Затих и слушал. Почему-то боялся, что Илья выбежит ко мне и кинется обниматься. Он обрадуется, что я наконец вернулся с работы, что наконец попал на его день рождения. А ведь я пришел гораздо раньше и подглядывал, как вносили торт. Хотел увидеть лицо сына, когда окажется, что под маской волка не я, а Костя. Увидел лицо. И сбежал в подъезд курить.
Костя говорит: ему только восемь, он еще маленький, поэтому испугался. Слишком маленький, чтобы быть смелым.
Смотрю в зеркало, а лицо какое-то не мое. Виноватое. Мне жалко Илью. Это я подговорил Костю прикинуться мной. Думал, будет смешно. Это я испугал его.
В квартире тишина. Никто не понял, что я пришел. Я иду по коридору к темной комнате сына.
– Илья, – зову негромко.
Он открывает глаза.
– С днем рождения, сын. Извини, я задержался.
Я что-то еще говорил про работу, про конфеты, чтобы заглушить в себе нарастающее чувство вины. Болтал без умолку, а сын смотрел куда-то мимо, о чем-то молчал.
«Прости меня, – хотел сказать ему. – Ты не трус. Илья, ты не трус, просто маленький еще. Прости меня». А сам болтал о дурацких конфетах, обертках, глупых загадках.
– В воскресенье пойдем в парк аттракционов, хочешь? – предложил, когда у Ильи уже слипались глаза. Он сонно улыбнулся мне в ответ.
Открываю глаза. Уже светло. За дверью приглушенные голоса.
– Не шуми, Вика. Пусть папа поспит.
– Сейчас совсем уйду, не волнуйся! Пусть спит хоть весь день!
Хлопает дверь. Сначала мне кажется, что входная, но, наверное, в Викину комнату. Она постоянно там прячется в последнее время. Из-за меня. Из-за ненормального папы.
– Не обращай на нее внимания, – вполголоса советует жена, когда вхожу в кухню.
– Правильно! – кричит Вика из-за закрытой двери. – Не обращай внимания на дочь! Ведь у тебя есть сын!
– Вика! – не выдерживает жена. Рассердилась не на шутку. Хочет бежать к ней, разбираться.
– Не надо, – останавливаю ее. – Пусть.
Сам не знаю, что пусть. Но пусть.
Присаживаюсь на стул. Смотрю на стол.
– Вот такая жизнь будет, – кажется, произношу вслух. – Вот такая жизнь.
После обеда мы идем к Анне Ивановне. Жена ждет меня в приемной, пока я в кабинете. Я рисую цветными карандашами свою семью. На рисунке три человечка. Подписываю каждого: Вика, мама и Илья.
– А где же вы?
– Что?
– Себя вы не нарисовали.
Я дорисовываю.
Не трогаю тетрадь. Жена боится, что снова уплыву в фантазии, что начну представлять себя сыном. Тетрадь лежит на столе, потрепанная, помученная сыростью и землей. Никто ее не убирает, но писать в ней нельзя. И я не трогаю, даже не открываю. Пусть жена не расстраивается.