Когда, через полчаса прихорашиваний, Надя явилась в обеденную залу, архитектор и его гость уже покончили с холодной ветчиной, и принялись за горячие оладьи.
На всякий случай изображая перед прожорливым гостем утонченную барышню, Надя почти не ела, и лишь мелкими глоточками отпивала из бокала клюквенный морс.
– Дружище! – громыхал гость, с интересом поглядывая на Надю. – Уж прости, что заставил ждать! Этот придурошный кольтэ Мо́зли гнал через весь Мум-мели-дайр стадо колзов. Я таки не смог не поучаствовать! Да гляжу – ты тоже приложился! Панцири неспроста у порога валяются!
Рыжий громила колзов гордо сверкал бычьим взором. Цвет глаз Надя разобрать не могла. Что-то серо-буро-малиновое! Поразительные глазища! И морда тоже! Ой! Пардон! Не морда, а лицо! Морды – у врагов. У друзей морд не бывает!
Мощное телосложение, задубевшая кожа темного лица, тяжеловесные жесты нисколько не затушевывали отчаянной молодости гостя.
Парадоксально, но – даже подчеркивали!
Сквозь отметины опыта жизни и нагромождение физических данных просматривался славный юноша с пылким ранимым сердцем. Так таится под твердой скорлупой грецкого ореха не такая уж жесткая сердцевина!
Бо́льшая часть беседы друзей осталась для Нади неясной. Какие-то заковыристые словечки и какие-то математические расчеты просто скользили мимо Надиного восприятия и никак не желали притормозить хотя бы на обочине мозга попаданки.
И только, когда речь зашла об уже знакомых вещах, Надя смогла подключиться к беседе.
– А ты, как вижу, выпорхнул из-под крылышка Фай! – громыхнул гость. – Как по мне, так я только «за»! А то...
– Смени тему, Тео! – сухо отреагировал Ткэ-Сэйрос.
Гость закашлялся, поперхнувшись вишневым ликером.
– Рад представить тебе мою возлюбленную! – продолжил архитектор, похлопывая друга по спине. – Надя-сель из замка Рахейру... И туда она больше никогда не вернется! – зачем-то добавил парень.
– Так это вы?! – Гость изумленно вытаращил глаза. – Синеглазая шельма Шума?!
Надя смутилась.
– Она самая! – с гордостью подтвердил Ткэ-Сэйрос. – А этот вот неукротимый бык, якобы не умеющий изъясняться по-светски, – обратился он к Наде, – вот он и есть – лучший в мире друг! Изволь, Надди, простить ему небрежность языка и подружиться с моим дорогим Ри-Тео!
– Ри-Тео? Он? Поэт?! – поразилась Надя. Ну, да! Принц ведь уже называл гостя – Тео! Только она-то не увязала облик хамоватого силача с упоминаниями о друге-поэте! – Так это вы – тот поэт, чьи стихи мне постоянно читает Сэйри?!
– Ну... Если у него нет еще одного Тео в заначке!.. Тогда – я! – Поэт был явно рад не оправдать ожиданий. – Не соответствую? А вы, синеглазая, думали, что поэта любой обидеть может?! Да только я не из таких! Я ведь не только лиру уделать могу, а – хоть слона!.. А вы, плутовка, как я вижу, – преаппетитная бабенка! Не удерживаюсь: завидую другу!
Надя с сомнением покосилась на возлюбленного. По вкусу ли ему подобные фразы?!
Тот сидел с безмятежным видом и что-то посасывал из кубка.
Никаких претензий! Никаких церемоний! Никаких замечаний!
Нет, вы только на него поглядите, на моего припадочного аристократа!
То грызет Надю, почем зря, за низкий слог и дурные манеры, а то преспокойно слушает вульгарные фразочки – и молчит себе, тихо сосет какое-то пойло!
Надя намекающе вздернула брови и выразительно посмотрела в глаза возлюбленному, не подозревая, что выражение ее лица теперь сильно напоминает укоряющее выражение дамы в сарафане, весьма привычное для Росси.
Парень машинально перестал сосать алкоголь. Сел ровнее. Бросил недовольный взгляд на друга-поэта. Тот враз присмирел, перестав буравить взглядом Надино декольте, и умолк.
– Чего же требовать от поэта?! Все поэты – со странностями... – примирительно-извиняющимся тоном произнес Ткэ-Сэйрос. – Сделай милость, Надди, прости его! Ради меня!
Поэт-громила хмыкнул.
– Я так понял, смена у Фай – достойная! Дрессировка гения продолжается! – прогремел он. И раскатисто загоготал.
Ткэ-Сэйрос побледнел от гнева. За столом возникло напряжение. Надя испугалась: ой, только не надо больше мордобоя! Хватит на сегодня и колзов!
Она привстала, протянула руку к кувшину, собираясь подлить друзьям вина – авось, до драки не дойдет!
Но тут в залу вступила сама Фай, только что упомянутая не к месту!
Трое сотрапезников воззрились на нее, будто увидя привидение.
Дама в сарафане – она и теперь была в сарафане, только в коричневом! – дама была мрачна и печальна.