По дороге в Управление Лера Валерьевна намного поутихла. Она сидела молча и только зло шипела и косилась то на участкового, то на скрипящего зубами Птицына. Сейчас же, добравшись до места и увидев вокруг народ, способный понять её возмущение, снова принялась голосить.
— Веди её в дежурку, старлей, — сказал Птицын участковому, пропуская женские крики через себя, как через сито.
— Оформлять по подозрению в хранении краденого? — спокойно уточнил участковый.
— Пока да, но… думаю, скоро мы этой барышне ещё статей прибавим.
Он одарил Лыскину улыбкой, от которой у той на пару мгновений свело язык.
— Да как вы смеете?! Всё, что вы у меня нашли, куплено на честно заработанные. Часть вещей — это подарки, я же вам уже сто раз это говорила, — очухавшись, снова разоралась подруга Кастета.
— Когда протокол составим, её куда? — всё так же равнодушно спросил участковый. — К вам в кабинет?
— Да на кой она мне? Пусть в «обезьяннике» сидит, — выдохнул Птицын. — У меня от её визгу уже голова болит. Вот когда охрипнет и орать не сможет — тогда, глядишь, я её к себе и приглашу… На душевную, так сказать, беседу. А пока нет… Цацки, что у неё нашлись, — краденые, понятые протокол изъятия подписали…
— Да как вы… да как вы смеете?! Не было никаких понятых! Этот ввалился ко мне, — Лыскина ухватила участкового за рукав, — стал угрожать, вопросики свои мусорские задавать, рожа ментовская! Да я тебя за это… Беспредел!
— Напрасно вы так, Лера Валерьевна. За оскорбление сотрудника вам ещё дополнительно кое-что приписать можно, и за сопротивление… А протокол обыска — вот он. — Птицын помахал перед лицом девицы помятым листком. — Здесь и перечень краденого, и подписи понятых. На пятерик, думаю, потянет.
— Люди добрые! — ещё громче завопила Лыскина. — Да он же бумаженцию эту сам нацарапал, а подписи те тот, второй, мент собрал. Прошёлся по соседям и заставил на клочке этом загаженном расписаться. Не было у меня в квартире никаких понятых! Бумажку соседи так подписали, потому что жидёнок их принудил. Да-да, соседка моя Валька и ухажёр ейный! У-у-у… суки продажные!
Птицын зевнул, ещё раз помахал перед лицом Лыскиной протоколом и, довольный собой, направился к зданию. В скверике он увидел тёмно-зелёную «Эмку», на которой обычно ездил его личный водитель Дима Воронцов. Птицын тут же сдвинул брови и, сжав кулаки, поднялся по ступенькам.
Ну, Ворона, только попадись ты мне на глаза…
Подумав про Воронцова, Птицын тут же вспомнил свой инцидент с Пичужкиным.
«Может, и вправду не надо было трогать этого скотоложца?» — размышлял Птицын. Когда он в очередной раз оказался в его квартире — влетел туда как бешеный, — Пичужкин светился как новенький полтинник. Тогда он ещё не знал, что улыбку эту ему тут же сотрут. Если бы Кравец не вмешался, Птицын, наверное, удушил бы толстяка.
Птицын первым делом ударил ногой кошку. Не сильно ударил — понимал же в душе, что бедная скотина ни в чём не виновата, ударил для того лишь, чтобы подзадорить хозяина. Когда Пичужкин разразился визгливым негодованием, Птицын съездил ему кулаком в ухо, а потом, словно озверев, вцепился пальцами в горло. Когда Птицына оттащили, Пичужкин, который оказался мужиком совсем не робкого десятка, принялся орать и грозить, что будет жаловаться. Птицын тут же успокоился, послал любителя кошек по известному адресу и покинул его квартиру, напоследок сильно саданув кулаком в дверь.
Отпишемся… не привыкать.
Теперь же, когда он усадил Лыскину в «обезьянник», Птицыну не терпелось встретиться с Елениным.
Но тут, кому на радость, а кому и на беду, ему на глаза попался его водитель Дима Воронцов — сорокапятилетний плотный мужчина в кожанке и задвинутой на затылок кепке.
— Что, доставил своего москвича? С ветерком? — ехидно поинтересовался Птицын. — Эх ты… Мы вот без тебя больше суток чёрт-те где и чёрт-те как. Антон вот в больницу угодил, а Паша — фьють… Спасибо тебе, Димуля, что мы без транспорта остались!
Воронцов сдёрнул с себя кепку:
— Да я ж разве виноват, товарищ капитан? Не мог же я самому Еленину отказать! Он теперь с этим московским — как курица с яйцом. Ну, Владимир Иванович, сам же всё понимаешь.