Когда он вышел из кабинета, и без того никудышное настроение испортилось ещё больше. Возле стойки дежурного Птицын увидел полноватого мужчину в длинном строгом пальто, в шляпе и с портфелем в руках и признал в нём Пичужкина. Когда тот повернулся и заметил Птицына, он тут же весь взъерошился, надул щёки и весь затрясся.
Жаловаться пришёл? Быстро ж ты собрался, ну-ну…
Птицын с видом победителя чинно прошёл мимо стойки дежурного, даже не посмотрев в сторону слегка перепугавшегося толстяка.
Глава третья, в которой Птицын старается успокоить нервы привычным для него самого, но не совсем традиционным способом и в итоге получает неплохой урок
Несколько приглушённых хлопков, напоминавших щёлканье пастушьего кнута, прозвучали один за другим. В воздухе сразу же запахло порохом, и Птицын опустил пистолет.
— Ну что, Иваныч, давай поглядим, — поднимаясь с табурета, сказал Кривов.
Птицын бережно положил пистолет на стойку и двинулся к мишени. Белый лист, на котором чёрной краской был намалёван злобного вида мужик с ножом и пистолетом, был испещрён дырочками от пуль.
— И что у нас сегодня? — Птицын провёл пальцем по мишени. — Одна, две, три, четыре… а пятая-то где? Неужто промазал?
— Вон твоя пятая, прямо промеж глаз, вместе с четвёртой вошла, — успокоил Птицына Кривов. — Видишь, как край надорван?
— Ну, слава тебе, Боженька, что я с горя не окосел! А то я уж думал, что вовсе навык растратил.
В тире было сыро и прохладно, гудела вентиляция, из подсобки пахло опилками и краской. Кривов достал из кармана мелок и принялся отмечать пробоины.
— Ещё хочу, — сказал Птицын и посмотрел на Кривова вопросительно.
— Так стреляй, чего уж? Патронов, слава Богу, пока хватает.
Птицын снарядил ещё два магазина, расстрелял их, почти не целясь, и снова двинулся к мишени.
— А вот теперь хуже — глянь как всё разбросал.
Птицын сорвал мишень, скомкал её и вернулся на исходный рубеж. Он уселся на скрипучую лавку, достал пачку и закурил. Кривов сходил в подсобку, принёс маслёнку и банку с ветошью и поставил на стол.
— Ну, значит, хватит. — Кривов глядел на Птицына с плохо скрытой тревогой.
— Да не прёт чего-то. Раз уж не задался день — так не задался. — Птицын отсоединил затвор и принялся водить ёршиком по каналу ствола. Кривов посмотрел на него искоса.
— Всё по поводу Женьки убиваешься? Весь осунулся — лица на тебе нет. Тебе с твоими болячками покой нужен да лечение соответствующее, а ты всё на оперативные просторы рвёшься. Ох, доиграешься ты, Володя! Помяни моё слово: доиграешься!
— Да как же ты не поймёшь?! — вспылил Птицын. — Женька — он же для меня как сын… ну не как сын, так как брат был. Сам ведь понимать должен…
— А я и понимаю! — строго сказал Кривов. — А вот ты — нет. Жизнь — она штука такая, да… Нет твоей вины в Женькиной смерти. Сам он в органы работать пошёл — сам и путь этот опасный выбрал. Так что ты не о Женьке теперь, а о болячках своих подумай. Доиграешься ты, дружок, — и за Женькой вослед. Только вот он за дело сгинул, а ты так пропадёшь, по дурости своей. А Женька — он что? Что сделано, того уж не воротишь. Твоя-то жизнь с его смертью не закончилась.
Птицын глухо рассмеялся:
— А вот для Женьки закончилась. Хреново ты утешаешь, Сергей Михалыч. «Сам знал, сам выбрал»… Это всё я… Я виноват в его смерти, и хоть что хочешь мне говори, пока скота этого Кастерина в землю не зароют, не успокоюсь я.
Кривов сверкнул глазами:
— Прекрати! Ишь, нюни распустил! Ты у нас кто — начальник угро! Тебе киснуть не положено. Говорю тебе: в смерти Янчина ты не виноват — и точка!
— Да как же не виноват? Это я же ему в банду внедриться приказал. Мог бы сам пойти, а я его… Теперь как мне его жене и сынку в глаза смотреть? Пацанёнку Женькиному только четыре, а он всё уже понимает. Видел я его глазки на похоронах. У… — Птицын поморщился и схватился за висок.
— Что, опять? — забеспокоился Кривов.
— Да нет, ну разве только чуть-чуть.
Он отбросил затвор и тряпку, откинулся назад. Под потолком включилась вентиляция. Некоторое время они сидели молча, потом Птицын вынул пачку и закурил.