ГАЛИНА ВОСТОКОВА
ИММУНИТЕТ
К
НЕПРИКАЯННОСТИ
Повести и рассказы
Huntsville, Canada
2015
Повести и рассказы о любви истинной и мнимой, о поиске смысла жизни, о встречах и расставаниях…
СОДЕРЖАНИЕ:
Пересекаясь. Повесть………………………………
Иллюзия реальности. Повесть……………………….
Маленькая интрига в ночных звонках. Рассказ ….
Мраморный реквием. Тадж-Махал. Рассказ ……..
Крутится, вертится теодолит. Рассказ …………….
Иммунитет к неприкаянности. Рассказ……………
Вокруг да около. Рассказ……………………………..
Запах немыслимых трав. Рассказ……………………
ПЕРЕСЕКАЯСЬ
Повесть
1
Он с удовлетворением посмотрел на исписанный лист почтовой бумаги с изображением старинного чернильного прибора в углу. Некоторые буквы подскакивали или наоборот сползали с лиловых линий, но — что поделаешь? — слабая, подсохшая левая рука была плохой помощницей правой. Осталось завершить работу. И в этом действе крылась особая прелесть. Сначала дата. Потом упругая пружинка росписи. И за нею особо чётко — «Александр Тилепин». В этот момент он походил на первоклассника, от усердия прикусившего губу. На седеющего, потрепанного жизнью первоклассника.
Александр! — а не уничижительное «Шурик» — и он превращался в личность, которая получала конверты с грифами столичных редакций, в личность, которой не гнушались отвечать народные писатели.
Александр! — и в младенческой голубизне глаз проблескивала сталь, а сведенные лопатки выправляли привычно сутулую спину.
Он лизнул липкий краешек конверта, надписанного заранее: «Москва… ”Огонёк”…», вложил письмо, прижал к столу, заклеивая. Неловкая левая рука смяла кончик, умелая правая — разгладила его. Ну, вот и всё. Отправлю завтра поутру.
Он вышел из служебной каморки, ставшей домом, постоял на игровой площадке, по-хозяйски приладил на место железный прут, сдвинутый шастающими в детсад по вечерам подростками и влюблёнными, повесил изнутри замок на калитку.
Порядок. Тишина. Только Полкан, поскуливая, просится на волю. Шурик спустил таксика с цепочки. Тот закосолапил, кинулся метить свои ночные владения. Таксик, которого зовут «Полкан» — ведь здорово? Писателю можно целый рассказ построить на этом оксюмороне. Эпизоды, сюжеты были бисером, раскиданным под ногами. Бери — не хочу… Вот хотя бы появление таксика в детсаду…
3доровенный детина, электрик, уселся на крутящийся стульчик в зале возле рояля и похлопал себя по колену: «Полкан, ко мне!». Женперсонал, обожавший его за весёлый нрав, забеспокоился. Няня Поля кинулась к дверям с воплем: «Ах, паразит, пса что ль приволок?». Она готова была прикрыть питомцев своей широкой грудью и поэтому не увидела, как из-за пазухи, где частенько скрывалась бутылочка «бормотухи», высунулась тёмная мордашка, щенок плюхнулся на брюки. «И все засмеялись…».
Эпизода «Полкан» Шурик ещё никому не подарил, ждал, пока пробьются на страницы книг или журналов уже предложенные им идеи и образы. Ещё не появлялись. Писатели не спешили воспользоваться? Или не нравились прозаикам Шурикины сюжеты? Нет, нет… Они ведь каждый раз благодарили его за участие, за помощь. Шурик объяснял себе долгое ожидание так: во-первых, если его идея легла в основу романа, чего, конечно, и заслуживала, то роман — не юмореска, его и три года писать не долго. Во-вторых — ох уж наш медлительный процесс книгоиздания с ситом рецензентов! Наберемся терпения. Время есть.
Напрашивается вопрос: а почему бы тебе, Шурик, самому не оформить в рассказы свои задумки и не попытать счастья в обожаемом издали писательском ремесле? И тут ответ двуликий, как почти всё вокруг. С одной стороны… с другой стороны… Так вот, с одной стороны, он просто сомневался в своем умении, в образованности, в силе, могущей пробить броню редакций. Но это — полупризнаваясь себе. Зато, с другой стороны, он как бы гордо взмывал НАД… А писатели-сказители были его экспериментальным материалом. Александр Тилепин придумал подкидывать им сюжетики, чтобы потом анализировать их превращения в творческой кухне: сумели ли литераторы по-деловому воспользоваться подарком.
У Шурика и сейчас занятий было немало. Двенадцать писателей на заметке. И для каждого — конторская книга. А там — соображения по поводу творчества, разбор просчётов и удач, и самое ценное — крохи признаний, выуженные из писем.