И тут телефон зазвонил на самом деле, я лежал и слушал. Кому я нужен? Наверняка, не туда попали. Спросят магазин или баню. А в комнате прохладно, и меня, пропотевшего, охватит... А вдруг — мама? Придется подойти. Нет на междугородный не похоже. Пусть звонит. Ну, сколько можно? Вот терпенье у людей… Сейчас Веруня прибежит на звонок. Как бы намекнуть ей, чтобы она Леркины ключи от квартиры вернула? А-то не понятно, кто здесь хозяин.
Я нащупал ногами тапочки и, завернувшись в одеяло, заковылял к тумбочке с аппаратом.
— Але!?
— Это квартира Найденовых?
— Допустим, — удивился я, с грустью отметив множественное число своей фамилии.
— Извините, пожалуйста, не знаю вашего имени, но, скажите, вы у Ильи работаете?
— Да, а что?
Наверно, общественность проявляет заботу. Долго же раскачивались.
— Скорее всего, наш разговор покажется вам странным... но, простите, как вас зовут? Иначе неудобно...
Голос был теплым, почти как из полумифического «телефона доверия».
— Артем. А вас?
— Татьяна. То есть Кира. Но это не имеет никакого значения.
В таком случае, действительно, странно.
— Извините, Кира-Танюша, — говоря по телефону, я всегда чувствовал себя гораздо раскованнее, чем при непосредственном общении. Тем более что это ей от меня что-то нужно, судя по интонациям, — у меня температура и ледяной пол под ногами, так что подождите секунду, я перетащу аппарат к кровати.
— Конечно, конечно...
Я с комфортом устроился в подушках и, вообразив себя любимцем дам, сказал:
— А теперь я к вашим услугам.
— Боюсь, что вы меня неправильно поняли, но постараюсь разъяснить. Только ответьте еще: вы играете на скрипке?.. Флейте?..
— Нет. Ни на чем. Даже не пробовал.
— Но, может, хоть стихи читаете?
— Пишу. Точнее, пытался писать, пока разбирающиеся в поэзии люди не просветили меня относительно отсутствия таланта.
— Неважно. Мне кажется, в душе вы — поэт.
— Лестно, но, боюсь, не вполне заслужено.
— Сейчас дойду до главного. Существует некое, как сейчас называют, «неформальное» объединение. Людей, я бы сказала, романтического склада. И в этом объединении не хватает одного человека. Я думаю, вы подошли бы...
— Интересненько. А чем они занимаются?
— Пока не могу сказать, нужно ваше согласие — в принципе.
— Согласен, — произнес я. А что терять-то?
— Вот и хорошо. Вам позвонят позже.
— Когда?
— В четверг. Ждите. Извините, но я не имею права говорить о деталях.
— Ладно. Пускай! Только, Кира-Танечка, не опускайте трубку. Давайте побеседуем. Мне ужасно скучно. И температура не спадает, и кашляю, и нос заложен — дышать невозможно.
— Мед, малина, багульник, алтейка, горчичники, картофельный пар...
— Не так быстро! Забуду! — перебил ее я, но уже в пустоту. Отбой.
Заинтриговала и бросила. А мне мучиться. Поэт им понадобился. Может, для создания рекламного слогана? Но сказала — «неформальное». Неформальное, неформальное… Ассоциируется с гитарными сборищами подростков под перебитыми лампочками. Стихи, музыка... Может, им надо помочь песенки сочинять? Но при чем тут я? И кто во мне увидел «подходящего»? Нет, погоди, она же не была уверена, что я пишу... писал... стихи. И про попытку втиснуться в литобъединение — в формальное объединение — я никому из знакомых не рассказывал. Тем более в тресте. А она Илью упомянула. Загадка.
Из-за того, что мое дарование не захотели даже оценивать в «около-литературе», из-за увиденного там, я сначала, конечно, расстроился. Но успокоился быстро. И если бы теперь позвонили оттуда (но при чем же здесь Илья?) с предложением вернуться, я бы, скорее всего, гордо отказался.
Но, если по порядку, после Лериного ухода было мне тошнее не придумаешь и неприкаянно, как осеннему листу, гоняемому ветром по пыльному асфальту. Маме бы пожаловаться... Но не верилось, что это всерьез. Думал: шалит женушка, хочет, чтобы любил крепче, потому и речи ведет о разводе, да о подругах, которых личные шоферы в парикмахерские возят. А я себе могу позволить разве что лаковую модельку «Мерседеса», по случаю премии купленную для коллекции. Вон на серванте красуется. Так знала же она, что за рядового менагера выходит! А может, это мне радоваться за нее надо? Мечта исполнилась: смогла, наконец, помахать мне ладошкой из-за овального окошка, и мягко — беречь надо — защелкнула за собой белую в натуральную величину дверцу, даже половинку которой я не смог бы приобрести сейчас, поскольку штиблеты сменить надо.
А мама написала, что «нездоровится, дожди, давление скачет...», и я решил повременить с письмом о разводе. Вот и временю — никак собраться с духом не могу, откладываю со дня на день.