Недавно она закончила новый рассказ. Героя называла там Михаилом, но, набирая текст, заметила в двух местах описки. И дважды пришлось заменять имя Игоря. Хотя из личной жизни вычеркнула его не до конца.
Отнесла рассказ в журнал. Юрий Ильич, как всегда, улыбнулся благосклонно и немного загадочно: «Чем порадуете? Опять романтика?». Лариса кивнула, ловя себя на желании извиниться за однотемность. Главред постукал пальцем по столу: «Но, понимаете ли, нам нужны самые разные планы и жанры. Сейчас в редакторском портфеле сложился дефицит фантастики. Так, не хотите ли попробовать себя на этой стезе?». «Не знаю, не уверена…». Она подумала, что, скорее всего, и пытаться не будет. Зачем вымучивать из себя не соответствующее характеру. Хотела уже отказаться, чтобы и не рассчитывали на неё. Но вдруг тогда Юрий Ильич сделает вывод о профессиональной несостоятельности Алаторцевой и откажется дать рекомендацию для вступления в Союз? А Лариса очень на неё надеялась. «Я попробую, ладно?». «Хорошо. Только, пожалуйста, поторопитесь. У нас в десятом номере «окно». Страничек на восемь. Не больше. Договорились?».
Неделю Лариса без особого энтузиазма пыталась конструировать фантастические сюжеты. Не хватало то ли ума, то ли вдохновения. Она и поругивала, и вяло уговаривала себя. Без толку.
— Ларисонька, а что ж ты почту не достала, когда домой шла? — спросила мама. — Или не было ничего?
— Ой, задумалась что-то… сейчас!
Она снова спустилась на первый этаж, открыла узкую дверку.
Из газеты торчал кончик конверта. Неужели от Игоря? Такой подвиг для него — писать, идти на почту… Сердце трепыхнулось — пропустило такт и ударило с удвоенной силой. Зря. Под неровными, будто смазанными строчками обратного адреса было выведено «Александр Тилепин».
— Ах, всё ещё он, — вздохнула Лариса.
Этот Тилепин написал ей впервые года четыре назад. После её журнального дебюта — рассказа, с фотоснимком, как полагается. И хоть фотографировалась она тогда же, получилась совсем девчонкой — глаза нараспашку, россыпь светлых волос и наивная улыбка, не тянущая на тридцать прожитых. Она ликовала от первого читательского одобрения — как школьница, получившая пятерку за трудное задание. Правда, были в письме и критические фразы — про некоторую рыхлость композиции. Лариса и сама видела недостатки. Всё дело в том, что видеть — видела, а как поправить написанное не знала. Ломать рассказ, чтобы облечь сюжет в лучшую форму — для последующего размещения в сборнике? Перекраивать поступки героев? Это словно резать по живому. Может, в дальнейшем получится лучше…
Лариса послала Тилепину ответ с благодарностью за внимание. Потом снова письмо получила. Он спрашивал, каких писателей Лариса ценит более других. А в следующем сравнивал свои и Ларисины пристрастия, присовокупив информацию о своем возрасте и профессии. Она показала письмо маме. И зря. Потому что мама смотрела на всё, происходящее с дочкой, через призму возможного замужества.
— Ну, Ларисонька, он просто заочно в тебя влюбился. На Фотографии увидел красавицу. И рассказ такой милый!..
А Лариса к тому времени всё поняла про Игоря и пыталась настроиться на неизбежное расставание. Вообразила себе заинтересованного её творчеством — ею? — инженера средних лет. Не такого, как Игорёша, каланчу астенического сложения, а напротив — человека крепкого в кости, твердо стоящего на ногах, с прямым взглядом и уверенным пожатием ладони. И так как воображения было не занимать, она уже беседовала с ним по дороге на работу. Когда говорила за себя — молча, разумеется, — двигалась походкой привычно летящей, вскинув на плечо ремешок от сумки, а когда — за него, шагала медленней, устойчивей, неся сумку будто портфель. И со стороны это выглядело немного забавно.
Но Ларисина полуигра враз закончилась. В очередном письме Александр Тилепин просил ответить на ряд вопросов о творческом процессе в её жизни. Был там, например, такой: «В какое время суток вам лучше пишется?». Ну и тому подобная чепуха. Если бы не дальнейший текст, она, наверное, села бы вечером и добросовестно попыталась проанализировать моменты взлета вдохновения, когда уверена, что единственно нужные слова ложатся на свои места, а людей в рассказах не надо уговаривать произнести хоть фразу, они сами торопятся высказаться, и тут главное — не помешать им. Но… Лариса дочитала послание до конца, и ей стало ужасно скучно. Ни о какой переписке теперь и речи быть не могло. Оказывается, этот А. Тилепин писал не только ей. Его корреспондентами были многие известные авторы. И спрашивал он их примерно о том же. Из интереса к литературному процессу. Хобби, значит, у А. Тилепина такое. Каждому своё. Это даже интеллектуальнее коллекционирования пуговиц. Казалось, Лариса должна была быть польщена, что попала — хотя бы лишь в умозаключениях Тилепина — в столь избранное общество. Но почему-то не льстило. Она предпочла бы заинтересованность человека, никак не связанного с асами литературы. И чтобы к ней относились именно как к Ларисе Алаторцевой, без дурацких сопоставлений. Отвечать расхотелось, и принуждать себя она не стала. Пусть думает, что хочет — что зазналась, что невежлива, что сменила адрес, наконец. Потом было не до него — опять летала к Игорю, конфликтовала из-за этого с мамой. Отцу-то всё равно, даже лучше, что Лариса не замужем и всегда где-то возле.