И тут-то настал звёздный час Цицерона. Как пишет Плутарх, «никогда сила и могущество Цицерона не были столь велики, как в ту пору. Распоряжаясь делами по собственному усмотрению, он изгнал из Рима Антония, выслал против него войско во главе с двумя консулами, Гирцием и Пансой, и убедил сенат облечь Цезаря, который, дескать, защищает отечество от врагов, всеми знаками преторского достоинства, не исключая и ликторской свиты»[306].
Для столь юного римлянина это было невиданное доселе карьерное достижение. Позднее, уже император Август так напишет об этих событиях в своей биографии: «Девятнадцати лет отроду по собственной инициативе и на частные средства я набрал войско, с помощью которого вернул свободу государству, попранному кликой. В знак этого сенат в консульство Гая Пансы и Авла Гирция почётным постановлением ввёл меня в сенаторское сословие, дал право подавать своё мнение наравне с консулярами и предоставил мне империй»[307].
Безусловно, преторство Октавиана, его введение в сенат – исключительная заслуга Цицерона. Здесь с его стороны потребовались немалые и непростые хлопоты. Ведь далеко не во всём сенат шёл ему навстречу. К примеру, ему так и не удалось добиться провозглашения Антония «врагом отечества» – сторонников в сенате у того оставалось ещё немало.
Для Октавиана же наступили поворотные в его карьере дни. До этого, собирая под своё знамя войска, он действовал формально частным образом, в любой момент его поступки могли быть признаны беззаконными. Тогда он был вынужден, скрепя сердце, договариваться о возможном союзе даже с Децимом Брутом[308]. Теперь же молодой Цезарь 7 января 43 г. до н. э. прибыл в лагерь близ Арреция со знаками пропретора. Цицерон в эти дни восхищенно именовал Октавиана «divinus adolescens» – «божественный юноша».
Тем временем отношения между сенатом и Антонием становились всё напряжённее. Труды Цицерона приносили свои плоды – в Филиппики он вложил всю силу своего ораторского дара и всю свою ненависть к Антонию и ко всем врагам дела спасения Римской республики. Как он это понимал.
Антоний со своей стороны, ощущая остроту происходящего, пытался всё же договориться. Правда, при этом он свои требования ужесточал. Теперь он уже требовал себе не относительную скромную по размерам Галлию Цизальпийскую, но всю былую «Косматую Галлию» – Трансальпийскую. Требовал он также утверждения всех ранее принятых в его консульство законов, отмены которых так рьяно добивался Цицерон.
Вскоре на севере Италии, куда пришли войска под командованием нового консула Гая Вибия Гирция, при котором находился и юный девятнадцатилетний пропретор Октавиан, начались уже первые стычки между сенатской армией и войсками Антония. Это были очевидные признаки приближения полномасштабной гражданской войны. И надо сказать, что не столько Антоний и поддерживавшие его цезарианцы были теми, кто разжигал её пожар. Поджигателем номер один следует признать Цицерона, человека тоги, а вовсе не человека меча, по его собственному признанию. Поддерживавшие его сенаторы, в той или иной мере разделявшие его взгляды и, кто явно, кто тайно одобрявшие убийство Цезаря и сочувствующие заговорщикам, несут за развязывание этой войны такую же ответственность, как и их красноречивый вождь. Конечно же, цезарианцы не очень-то похожи на миротворцев, но инициатива очередного гражданского кровопролития была делом не их рук. Расправа над Гаем Требонием, осуществлённая Публием Долабеллой, тоже работала на новое военное противостояние, но чем занимались на Востоке Брут и Кассий? Да и сам Требоний зачем начал чинить препятствия законному консулу, направлявшемуся в официально отведённую под его управление провинцию? Ну и не забудем, Требоний как один из заговорщиков, участник убийства Цезаря понёс заслуженную кару. Что всё же не оправдывает мерзкого глумления над его останками.
Переговоры между Антонием и сенатом, как и следовало ожидать, завершились ничем. Сенаторы при этом бодро принимают решения, прямо к началу войны ведущие. Долабелла был объявлен «врагом отечества», а провинцию Сирия, где он только-только обосновался, передали Гаю Кассию. В качестве наместника Македонии утвердили Марка Юния Брута, а Антония объявили «мятежником», согласно паллиативному предложению Луция Цезаря, смягчившего таким образом очередное намерения Цицерона добиться провозглашения своего ненавистного противника «врагом отчества».