«История» в средние века была чем-то таинственным. Она начиналась не от первого письменного свидетельства, а от сотворения мира. Знаменитый хронист епископ Отто Фрайзингский, написавший не только уже упомянутые в 1 главе «Деяния Фридриха», посвященные Барбароссе, которому он приходился родственником, но и «Мировую хронику». Свои историко-философские рассуждения он, к примеру, последовательно возводит к шестому дню творения. Общее историческое полотно было, соответственно, ирреальным, сказочным. Великими императорами древнего мира были Александр Македонский, франк Карл и гунн Этцель (Атилла), «бич Божий». В их тени в сознании народа продолжали жить легендарные герои: Дитрих Бернский (хотя Папа Грегор Великий и проклял его как арианского короля-язычника) и Роланд, паладин Карла Великого.
Конкретная временная история в области личных переживаний была делом не менее темным. Пути передачи информации о событиях были столь многообразны, что у хрониста было множество возможностей вольно или невольно исказить истину, поэтому через многие годы нельзя поручиться за те «новости», о которых он повествовал.
Дело часто не ограничивалось только отражением прошлого и настоящего: если на сознание хрониста сильно повлияло какое-либо пророчество, он мог описать последние часы всего человечества с такой же уверенностью, с какой он принимал на веру рассказы хронистов прошлого. Из одного пророчества рождалась под его пером история будущего. И люди тогда верили, что история мира лежит на ладони, начиная от сотворения и до Страшного Суда. Адам, Ной, Александр и Карл Великие были им известны так же, как Антихрист, чье неистовство должно было возвестить конец времен. Поэтому они были подготовлены к тому, чтобы однажды улицезреть бесов, карающих служителей секуляризованной церкви.
Когда один ученый историк хотел описать императора Генриха VI, отца Фридриха II, он сравнил его – как уже говорилось – с Александром Великим. Крестьянам на берегах Мозеля, которые лишь поверхностно дали обратить себя в христианство, арианский язычник Дитрих Бернский казался после смерти Генриха VI зловещим привидением. Кем же был этот богатырь, как ни германским богом Воданом, пилигримом в широкополой шляпе?
Мифология также принадлежит к вооружению исследователя германской легенды об императоре, как и знание иудейско-римско- византийских пророчеств, перенятых идеологами Священной Римской Империи и видоизменявшихся от века к веку. В этой связи необходимо обратить внимание на некоторые уже упомянутые предпосылки и соответственно элементы легенды о Фридрихе II: учение калабрийского аббата Йоахима фон Фиоре о трех возрастах мира; отождествление Фридриха с императором последних времен «иоахимитами» (по латинскому «joachitae» называемые некоторыми исследователями «иоахитами») по поводу крестового похода 1228/29 годов; более позднее его отождествление с Антихристом другими иоахимитами; соответствующая реакция Папы и передача Фридриху II роли мстительного императора- реформатора; постоянная готовность людей поверить в близкий конец света, как они продемонстрировали это в 1233 году «Большой Аллилуйей» и паникой по поводу нашествия монголов в 1241 году. Однако известны и более глубокие корни германской саги об императоре. Связи между иудейско-римско-византийскими пророчествами, их варианты в раннем средневековье и более поздние формы изложил в своей книге «Грядущее царство мира» (1964) берлинский медиевист Бернард Тёпфер. В то время как понятие «хилиазм» было тесно связано с тысячелетним господством Христа на земле, как оно предвещается в Апокалипсисе Иоанна, Тёпфер понимает под этим «все средневековые видения», «в которых высказаны надежды на приближение идеального мира на земле». Божественный план исцеления человечества был задан изначально, но человеческая деятельность и содействие не были лишними, так как земные силы были нужны в качестве «исполнительных органов».
Надежда на предопределенное исполнение Божьего Промысла характеризует все варианты хилиазма: ожидание реформ, которые можно сопоставить с принципами феодального порядка; языческие представления, последствия которых могли бы взорвать существующий общественный строй; и, наконец, действительно социально-революционные идеи, носители которых – например, радикально настроенные гусситы в 1420 году – постепенно перешли от пассивного ожидания чуда к революционным действиям.