– Алё? – пьяно кривляясь, крикнул он. – Говорите! Кто на проводе?
И тотчас осёкся, услышав ответ. Видно, страшен был голос далёкого собеседника.
Лицо Шлягера стало быстро застывать. Впалые щёки втянулись ещё больше, приобрели мертвенный оттенок, точно на них легла серая мраморная пыль. Телефон вырвался из ослабевших пальцев, прыгнул на пол, завертелся юлой. Что-то всхлипнуло, лопнуло внутри Шлягера, он сорвался со стула, заламывая руки, подлетел к Бубенцову.
– Где бомж? – проверещал Шлягер. – Которому вы деньги… Догнать! Немедля!..
– Где бомж? – Ерошка подхватился с места, схватил Шлягера за лацканы макинтоша, встряхнул. – Я тебе покажу. Гнус!
Шлягер выл, бился в руках Ерофея, пытаясь освободить пережатое горло.
– Я покажу, где бомж! – кричал Бубенцов, волоча извивающегося врага в фойе.
В вестибюле настигли их Поросюк и Бермудес, встали между противниками.
– Это были настоящие деньги! – взвизгнул Шлягер, высвободив наконец воротник из пальцев Бубенцова. – Подлинные! Дурак!..
– Подлинные! – оскалился Ерошка. – Получи, гад!
Хотел было привычно придержать левой рукою за нагрудный карман, чтобы справа… Но никакого кармана не оказалось на макинтоше Шлягера. Не за что ухватить супостата. Только скользнули пальцы Ерошки по мерзкой чёртовой коже.
Бермудес, знающий характер Бубенцова, был начеку. Перехватил кулак на лету. Другой рукою стал отталкивать, оттеснять Шлягера. Ерошка вывернулся, лягнул врага под коленку. Поросюк не смог удержаться от искушения и тоже врезал сзади Шлягеру по уху. Белая мраморная пыль посыпалась со щёк Шлягера. Шлягер оцепенел, застыл на месте, глядя куда-то вдаль через плечо Поросюка.
– Ва-ва! – кричал он, указывая пальцем на входную дверь. – Ва-ва-вак!..
Все обернулись. За стеклом в свете уличного фонаря медленно плыла заветная полосатая сума, набитая хрустящими купюрами. Приостановилась, как бы дразня, а затем стала удаляться. Светлое серое пятно всё дальше уходило в глубины.
Шлягер бежал к дверям по мрамору вестибюля, тяжко гремя ботинками, повизгивая от ужаса. Бежал, не догадываясь опустить руку, указывая по-прежнему направление. И трое друзей, увлекаемые порывом, бежали вслед за ним. Сердца их колотились в древнем азарте погони.
Макар Карлович Шпрух расставил руки, встал у них на пути, думая, что это мошенники, которые не хотят платить за ужин. Но только охнул, отвалился к стене. Слетела с головы, покатилась форменная фуражка с алым околышем.
Бегущие, потолкавшись в дверях, вывалились на улицу. Заветная сума уплывала по переходу, белела метрах в тридцати. Заслышав хлопок двери и топот, бомж, даже не оглянувшись, рванул, поскакал прочь крупной рысью. Преследователи настигли сумку только на той стороне улицы.
– Отдай деньги! – прокричал Шлягер, накидываясь сзади, заваливая бродягу на асфальт. – Ворюга!
Поросюк рвал сумку из клешней бомжа. Беда в том, что точно с такою же силой тащил на себя сумку и Бермудес, но с противоположной стороны. Бубенцов топтался рядом в нерешительности, потому что ясно видел – бомж не тот! Этот был двуглазый. И оба глаза выпучивались от ужаса и напряжения. Сумки, конечно, были весьма схожи. Да что ж за невидаль, таких полосатых объёмистых сумок много есть на белом свете. Пойди хоть на Павелецкий вокзал, хоть на Таганский рынок – везде в глазах рябит от этих сумок.
Бомж, ошеломлённый нападением, очень скоро пришёл в себя. Жизнь в хищном мегаполисе, полная опасностей и скорбей, вырабатывает у людей соответствующие реакции. Ухватился за вырванную уже из рук суму, вцепился смертной хваткой. Клацал зубами, рычал, плевался, брыкался. В сумке находилось всё его последнее, насущное, жизненно необходимое. Тёплое одеяло, без которого холодная смерть на ночном морозе. Два надкушенных чебурека, без которых голодная смерть. Недопитая чекушка, без которой – смерть психологическая.
Схватка продолжалась, бестолковая, гадкая, зазорная. Несколько зевак залюбовались скандалом. Обступили дерущихся полукругом, поощряя, подавая реплики. Полицейский свисток прорезал пыхтение схватки. Дерущихся разняли, надавав болезненных тумаков, сбив дыхание. А затем повели гуськом, друг за дружкой, заломив руки за спину, низко пригнув к земле.
На тротуаре успела уже скопиться довольно большая толпа. Стояли тут же две молодые проститутки, выделяясь из толпы резкой своей красотою. Макар Карлович Шпрух, криво поплёвывая на снег кровавой липкой слюной, озабоченно щупая распухающую щёку, стоял у входной двери ресторана. Когда проводили мимо Бубенцова, Макар Карлович попытался пнуть его, но не дотянулся.