– Ноги коротки, – пошутил кто-то в толпе, но никто не засмеялся.
Задержанных погрузили в чёрный «воронок», стали закрывать железную дверцу с решёткою на окне. Но выскочил в последний миг из «воронка» Поросюк. Вырвался на свободу сквозь тесную щель. Спотыкаясь, похрюкивая от страха, успел отбежать на несколько шагов.
– Рыбоедов, держи его!..
Беглец споткнулся, охнул. Огромный сержант Рыбоедов в три шага настиг Поросюка, огрел дубинкой по спине. Маленького, упавшего на четвереньки.
– Стоять, ёпт!
Поросюк завизжал пронзительно, жалобно, отчаянно…
– Ты что же творишь, бык?! – вскинулся хмельной забулдыга.
Вырвался из «воронка», буйный, светловолосый, вихрастый. На глазах у десятков свидетелей совершил страшный поступок – широко размахнулся и врезал полицейскому Рыбоедову кулаком по скуле.
Глава 8. Абсолютное алиби
Время близилось к полуночи.
Отворились железные двери, ударил в лицо казённый дух полицейского помещения. Задержанных втолкнули, провели и усадили на длинную деревянную скамью. Бомж поместился на дальнем конце. Покосился, отодвинулся ещё дальше, на самый край, крепко прижал суму к груди.
Насупротив, за стеклом, внутри освещённого отделения, точно в гигантском аквариуме, шевелилась жизнь. Посередине посверкивала шарами, переливалась фиолетовым дождём большая ёлка, конфискованная накануне у метро. В соседстве с ёлкою даже обыкновенные лампочки, помигивающие на служебном пульте дежурного, выглядели новогодними украшениями.
Рыбоедов нагнулся к полукруглому окошку.
– Оформи пассажиров, Муха, – сказал он.
Рыбоедов был человек спокойный, рассудительный и вовсе не злой. Занимал положенную ему нишу, исправно служил в полиции, выполняя несложные правила. Человек второго плана, самый массовый, самый распространённый и необходимый в общежитии тип. Точно так же служил бы и на железной дороге, и в лесничестве, и в банде, подчиняясь установленным правилам, не претендуя на первые роли. Дежурный, разглядывавший в ту минуту чёрно-белое фото с фигурным обрезом, отодвинул снимок в сторону. Со стуком отложил лупу. Дознаватель Муха, в отличие от Рыбоедова, был злой, желчный и умный.
– Что там? – спросил он, поднимая узкое лицо и щуря глаза. – Фингал откуда?
– А вон тот меня. – Рыбоедов указал дубинкой на Бубенцова. – Плюс попытка ограбления. Сумку пытались выдрать у бомжа. Интеллигенты, ёпт.
– Это хорошо. Организованная группа. Что в сумке?
– Миллионы в сумке, ёпт! – озлился Рыбоедов. – Оформляй. Я в травмпункт пока сгоняю.
Рыбоедов, щупая заплывающий глаз, пошёл к выходу.
– Готовься, ёпт, – приостановился против Бубенцова. – Три года минимум. В Америке вообще бы пристрелили.
Дознаватель Муха оглядывал из-за стекла новоприбывших. Лицо Бубенцова показалось ему знакомым. Впрочем, после двадцати лет службы в полиции всякое лицо кажется знакомым. Промокнул платком лоб, склонился над столом и снова принялся через лупу разглядывать старинную фотографию с фигурным обрезом. Лицо его приняло то тупое, отчасти даже идиотическое выражение, которое бывает у всякого глубоко задумавшегося человека. Через пару минут Муха оторвался от дела, вышел к задержанным. Позвякивая ключами, провёл всех троих в «обезьянник».
Расследование, которым занимался Виталий Петрович Муха, требовало особой сосредоточенности мыслей. Дознаватель вёл несколько разрозненных, не связанных между собою дел. Заметил вдруг, что в делах этих совпадают некоторые детали. Ничего конкретного ещё не нащупал. Но сквозь хаос и гул разобщённых фактов стал пробиваться временами как будто некий ритм, зарождаться робкая мелодия. Мелькал какой-то то ли Кокс, то ли Скокс… Муха наткнулся на следы, в которых можно было усмотреть признаки существования неведомой тоталитарной секты. Секта, судя по косвенным признакам, финансово связана со съёмочными павильонами в Красногорске. Бардак царил там страшенный! Подозревалось, что средства отмываются немалые, однако добыть доказательства никак не удавалось. Именно из-за необыкновенного беспорядка, в котором всё тонуло, всё увязало, проваливалось, путалось, пропадало! Троекратно захватывали курьера с наличными, но в сумке всякий раз оказывалась киношная бутафория. Виталий Петрович лично допрашивал подозреваемого, в сердцах даже немного повредил ему пальцы на руке, но добиться признания не смог.
Сумка, сумка… Не зря ему чудились миллионы в каждой сумке. Дознаватель снова бросил взгляд на разомлевшего в казённом тепле, дремавшего на лавке бомжа с сумкой. Тот как раз чесал бок под бушлатом. Муха поднялся, прихватил дубинку. Подойдя к скамейке, потыкал бомжа: