Основные события войны с астурами приходятся на 25 г. до н. э. О ходе боевых действий имеется восходящая к Титу Ливию краткая информация Флора и Орозия.[89] Из нее очевидно, что первоначально инициатива принадлежала астурам. Их план боевых действий предусматривал одновременное нападение на трех легатов, которые со своими войсками, очевидно, должны были действовать по тому же шаблону, что и их коллеги в Кантабрии.
Римские источники не скрывают того, что дерзкий план астуров имел много шансов на успех, если бы не предательство. Наместник Лузитании Тит Каризий, узнав о намерениях аборигенов, успел нанести упреждающий удар, когда их войска уже были на марше. Разгромив главные силы противника, римский командующий перешел к последовательному уничтожению их крепостей, сильнейшей из которых была Ланция. В конце концов сопротивление астуров было подавлено, но победа дорого обошлась римлянам.
Август придавал Испанской войне исключительное значение: дорого стоившая Риму и, как вскоре оказалось, эфемерная победа была представлена всему цивилизованному миру как нечто из ряда вон выходящее (Vell. 11.90.4). У принцепса, правда, хватило такта, чтобы отказаться от декретированного ему триумфа, но зато было торжественно объявлено об окончании войн по всему «земному кругу», и храм Януса закрылся уже вторично после гражданских войн.[90]
Продолжительное пребывание Августа в Испании показывает, что он явно не торопился в Рим. Видимо, в данном случае недалек от истины Г. Ферреро, полагавший, что император намеревался в окружении верных ему легионов (примечательно, что три из них получили в Испании почетное наименование Augusta) выждать, как будет функционировать новый государственный механизм, оформление которого еще не закончилось.[91]
Испанская война стала важным этапом формирования внешнеполитической концепции Августа. Надо отметить, что в отечественной науке внешняя политика первого принцепса чаще всего характеризуется как очень осторожная и довольно миролюбивая.[92] Нельзя сказать, что эта точка зрения отличается новизной: довольно давно Август был объявлен не более и не менее как «античным миротворцем».[93] Миролюбие основателя Римской империи традиционно подчеркивается в немецкой историографии.[94]
С другой стороны, в новейшей историографии представлен и совершенно иной взгляд на внешнюю политику наследника Цезаря; согласно этому мнению, для экономики молодой Римской империи внешнеполитическая экспансия была безусловной необходимостью, и, хотя это выглядит парадоксальным, «миротворец» Август в действительности был крупнейшим за всю римскую историю завоевателем.[95] Анализ внешней политики первого принцепса убеждает в справедливости именно этой точки зрения.
Давно сложившееся убеждение в миролюбии Августа отчасти следует считать его заслугой: «сын божественного Юлия» был выдающимся мастером политической пропаганды, которая зачастую маскировала его истинные намерения и действия (проницательно замечено, что «подлинная история — это тайная история»[96]). К тому же зачастую упускается из виду, что, бесспорно, существовавшее амплуа Августа-миротворца (одна из личин этого незаурядного актера) относится только к прекращению при нем гражданских войн, целое столетие терзавших народы Средиземноморья. Напротив, в сфере внешней политики наблюдается полная преемственность между Республикой и Империей, а Рах Augusta, по справедливому замечанию Р. Сайма, неотделим от Victoria Augusta.[97]
Делать Августа пацифистом означает не понимать одной из основных особенностей римского менталитета. Уже Цицерон, подводя своего рода итоги развития Рима от времен Ромула и Рема, с гордостью констатировал, что в силу ревностного почитания богов и по их воле «мы возвысились над всеми племенами и народами» (Cic. De har. resp. 23. 35), так что римский народ стал «победителем всех народов», и власть римского сената распространяется на весь мир (Phil. IV. 6. 14–15). Бессмертные боги по заслугам дали римлянам господство над всеми остальными народами, так как Рим всегда вел только справедливые войны.[98]
Аналогичные мысли высказывает Тит Ливий (1. 16. 7), нет недостатка в подобных сентенциях (но уже с монархической окраской) и у Вергилия: в «Энеиде» многократно подчеркивается, что весь обитаемый мир, согласно предначертаниям богов (и лично Юпитера), покорится римлянам (и лично Августу), причем власти Этой не будет конца во времени и пространстве.[99] Учитывая, что Вергилий принадлежал к ближайшему окружению Августа, можно не сомневаться, что великий римский поэт кратко и максимально доходчиво изложил официальную внешнеполитическую доктрину нового режима.
92
Ср.: Сергеев В. С. Очерки по истории Древнего Рима. М., 1938. Ч. 2. С. 389 ел.;
Машкин Н. А. История Древнего Рима. М., 1949. С. 411;
Ковалев С. И. История Рима. Л., 1986. С. 487 ел.;
Всемирная история. М., 1956. Т. II. С. 611;
История Древнего Рима / Под ред. В. И. Кузищина. М., 1993. С. 198;
История Европы. М., 1988. Т. 1. С. 548. Правда, в последнее время наметился отход от подобного мнения.
См.: Егоров А. Б. Указ. соч. С. 117 ел.; История древнего мира. Кн. 3. Упадок древних обществ. М., 1989. С. 54 ел.
93
OltamareА. Augustus und die Parther (1938) // Augustus. Hg. v. Schmitthenner W. Darmstadt, 1969. S. 118. Нельзя не заметить, что в цитируемом определении ясно ощутим «дух Мюнхена».
94
Schiller Н. ар. cit. S. 190 Н.; Birth Th. Das romische Weltreich.B., 1941. S. 146 f.;
Вегие Н. Kaiser Augustus // Вегие Н. Ge-staltende Kriifte der Antike. MUnchen, 1966. S. 430 f.;
Bengtson Н. Grundriss der romischen Geschichte mit Quellenkunde. Munchen, 1982. S. 279, 282.
95
Dieter Н., Gunther R. Romische Geschichte bis 476. В., 1979. S. 225;
Seyfarth W. Romische Geschichte. Kaiserzeit 1. В., 1980. S. 58;
Starr Ch. G. The Roman Empire 27 В. С. — А. D. 476. А Study in Survival. N. Y.;
Oxf., 1982. Р. 24;
Garnsey Р, Sailer R. The early principate. Augustus to Traian. Oxf., 1982. Р. 8.
98
Cic. De domo sua. 33. 90; De off. 1. 11.35–37;
Phil. VI. 7. 19.
См.: Кнабе Г. С. Историческое пространство и историческое время в культуре Древнего Рима // Культура Древнего Рима. М., 1985. Т. II. С. 112 ел.