Единственная, крайне робкая попытка республиканского реванша была спровоцирована изуверствами Гая Юлия Цезаря Калигулы, когда после его убийства Кассием Хереей, "консулы, сенат и городские когорты заняли форум и Капитолий, в твердом намерении провозгласить всеобщую свободу. Его (будущего императора Клавдия — И. К.) также приглашали через народных трибунов в курию, чтобы участвовать в совете, а он ответил, что его удерживают сила и принуждение. Однако на следующий день, когда сенат, утомленный разноголосицей противоречивых мнений, медлил с выполнением своих замыслов, а толпа стояла кругом, требовала единого властителя, и уже называла его имя, — тогда он принял на вооруженной сходке присягу от воинов и обещал каждому по пятнадцать тысяч сестерциев — первый среди цезарей, купивший за деньги преданность войска"[106].
Приведенный рассказ Светония замечательно показывает два столпа молодой империи: армия, пусть и купленная за деньги, и желание народа иметь одного властителя, при котором явно более надежд на прочность бытия, нежели при возвращении малопонятной уже свободы, воплощенной в бессильном сенате.
Преемник Клавдия — Нерон — "восклицал, что ни один из его предшественников не знал, какая власть в его руках, а порою намекал часто и открыто, что и остальных сенаторов он не пощадит, все их сословие когда-нибудь искоренит из государства, а войска и провинции поручит всадничеству и вольноотпущенникам. Во всяком случае, приезжая и уезжая, он не допускал сенаторов к поцелуям и не отвечал на их приветствия, а начиная работы на Истме, он перед огромной толпой во всеуслышание пожелал, чтобы дело это послужило на благо ему и римскому народу, о сенате не упомянув"[107]. Впрочем, на формальные полномочия сената Нерон все же не покушался, а после убийства Агриппины в своем послании давал сенату объяснения, пусть и заведомо лживые.
Новую титулатуру императоров вводит впервые Домициан (81–96 гг.): "он начал однажды правительственное письмо от имени прокураторов такими словами: "Государь наш и бог повелевает…" — и с тех пор повелось его называть и в письменных, и в устных обращениях только так"[108].
Таким образом, открытое пренебрежение к сенату, высшему органу из республиканских магистратов, проявляли императоры уже династий Юлиев Клавдиев и Флавиев. Современники Нерона скорбели по поводу того, что "ни у народа, ни у сената не осталось никакой власти"[109]. Но если Нерон еще юридически не ставил себя выше сената, формально признавая его верховенство в государстве, то императоры второго века начинают изменять римское законодательство, утверждая новые правовые нормы своей власти. Уже в правление Траяна принцепс официально признается стоящим выше всяких законов: "super leges"[110], - как пишет Плиний в своем панегирике.
При преемнике Траяна — императоре Адриане — юристы его совета возводят это воззрение в степень правовой аксиомы.
Императоры династии Северов, сменившей Антонимов в конце II в. н. э., продолжали политику дальнейшего правового оформления абсолютизма.
При Септимии Севере (193–211 гг.) происходит незаметное, но знаменательное изменение в официальной императорской титулатуре. Принцепс впервые во след Домициану принял титул "Dominus", подчеркивая этим, что отныне он не просто является принцепсом сената, не только обладает высшей военной властью, но и является господином своих подданных. Он не просто первый из всех высших должностных лиц республики, как продолжала называться Римская держава, но владыка, стоявший выше, неизмерно выше всех римских граждан и даже законов государства. То, что при Домициане было эпизодом, при Септимии Севере становится нормой.
При Северах настойчиво развивалась мысль о божественной природе всех членов правящей династии, проводилась целенаправленная политика обожествления представителей императорской династии. Императорский культ получил новую опору в идее связи императорского дома с армией. Когда в 199 г. Септимий Север одержал блестящую победу над парфянами, успешно завершив войну, его вторая жена, уроженка финикийского города Эмессы Юлия Домна получила титул mater castrorum (мать лагерей), что означало: отныне в каждом военном лагере вместе с изображением императора должно было находиться изображение императрицы[111].