Божественную природу император получал после смерти, после постановления сената о его обожествлении. Соответственно, каждый его преемник, будучи преемником "божественного" был или считался сыном, внуком, правнуком прочих божественных (кровное, действительное родство здесь, как известно, значения не имело)[102].
Именно последнее обстоятельство позволило знаменитому французскому историку справедливо упрекнуть основателя Принципата в том, что "Август не исполнил долга истинного политика, оставив будущее на произвол судьбы. Без твердо установленного права престолонаследия, без точных законов об усыновлении, без всякого закона об избрании императора, без всяких конституционных ограничений, цезаризм оказался слишком тяжелым грузом на этом корабле без балласта. Самые ужасные взрывы были неизбежны. Три раза в течение одного века — при Калигуле, при Нероне и при Домициане, — самая огромная, какая когда-либо существовавшая власть, попадала в руки презренных или полоумных людей. Вот от чего совершались все те ужасные преступления, которые не уступят, пожалуй, чудовищным зверствам монгольских династий"[103].
Уже первые императоры неплохо осознали значение своей "божественности" и не желали быть только принцепсами — первенствующими в сенате, но государями, господами — не princeps, но dominus. Однако, осознание это было далеко неоднозначно и это в первую очередь проявляется в том, что собственно, видят императоры I века в самой своей почти необъятной власти. Если для Августа, Веспасиана власть — это прежде всего служение государству, возможность управлять им, то для цезарей типа Калигулы, Нерона власть превращается в средство удовлетворения своих необузданных желаний[104]. К императорам такого типа в позднейшие времена можно отнести Коммода и Гелиогабала, но там они скорее исключения, ибо правители, отождествляющие себя с государством, явно превалируют, Это Антонины, исключая Коммода, Северы, ряд солдатских императоров — Деций, Аврелиан. Важнейшим же представляется то обстоятельство, что монархические тенденции все более и более подавляют республиканское наследие.
"Создание императорской власти как постоянно действующего и передаваемого по наследству института, установление его доминирования над сохранившимися республиканскими формами, начало создания внесенатского аппарата, нового типа армии, перемены в провинциальной политике, трансформация в идеологии — таковы общие направления наступления новой системы"[105].
Единственная, крайне робкая попытка республиканского реванша была спровоцирована изуверствами Гая Юлия Цезаря Калигулы, когда после его убийства Кассием Хереей, "консулы, сенат и городские когорты заняли форум и Капитолий, в твердом намерении провозгласить всеобщую свободу. Его (будущего императора Клавдия — И. К.) также приглашали через народных трибунов в курию, чтобы участвовать в совете, а он ответил, что его удерживают сила и принуждение. Однако на следующий день, когда сенат, утомленный разноголосицей противоречивых мнений, медлил с выполнением своих замыслов, а толпа стояла кругом, требовала единого властителя, и уже называла его имя, — тогда он принял на вооруженной сходке присягу от воинов и обещал каждому по пятнадцать тысяч сестерциев — первый среди цезарей, купивший за деньги преданность войска"[106].
Приведенный рассказ Светония замечательно показывает два столпа молодой империи: армия, пусть и купленная за деньги, и желание народа иметь одного властителя, при котором явно более надежд на прочность бытия, нежели при возвращении малопонятной уже свободы, воплощенной в бессильном сенате.
Преемник Клавдия — Нерон — "восклицал, что ни один из его предшественников не знал, какая власть в его руках, а порою намекал часто и открыто, что и остальных сенаторов он не пощадит, все их сословие когда-нибудь искоренит из государства, а войска и провинции поручит всадничеству и вольноотпущенникам. Во всяком случае, приезжая и уезжая, он не допускал сенаторов к поцелуям и не отвечал на их приветствия, а начиная работы на Истме, он перед огромной толпой во всеуслышание пожелал, чтобы дело это послужило на благо ему и римскому народу, о сенате не упомянув"[107]. Впрочем, на формальные полномочия сената Нерон все же не покушался, а после убийства Агриппины в своем послании давал сенату объяснения, пусть и заведомо лживые.
Новую титулатуру императоров вводит впервые Домициан (81–96 гг.): "он начал однажды правительственное письмо от имени прокураторов такими словами: "Государь наш и бог повелевает…" — и с тех пор повелось его называть и в письменных, и в устных обращениях только так"[108].
Таким образом, открытое пренебрежение к сенату, высшему органу из республиканских магистратов, проявляли императоры уже династий Юлиев Клавдиев и Флавиев. Современники Нерона скорбели по поводу того, что "ни у народа, ни у сената не осталось никакой власти"[109]. Но если Нерон еще юридически не ставил себя выше сената, формально признавая его верховенство в государстве, то императоры второго века начинают изменять римское законодательство, утверждая новые правовые нормы своей власти. Уже в правление Траяна принцепс официально признается стоящим выше всяких законов: "super leges"[110], - как пишет Плиний в своем панегирике.
При преемнике Траяна — императоре Адриане — юристы его совета возводят это воззрение в степень правовой аксиомы.
Императоры династии Северов, сменившей Антонимов в конце II в. н. э., продолжали политику дальнейшего правового оформления абсолютизма.
При Септимии Севере (193–211 гг.) происходит незаметное, но знаменательное изменение в официальной императорской титулатуре. Принцепс впервые во след Домициану принял титул "Dominus", подчеркивая этим, что отныне он не просто является принцепсом сената, не только обладает высшей военной властью, но и является господином своих подданных. Он не просто первый из всех высших должностных лиц республики, как продолжала называться Римская держава, но владыка, стоявший выше, неизмерно выше всех римских граждан и даже законов государства. То, что при Домициане было эпизодом, при Септимии Севере становится нормой.
103
Эрнест Ренан. История первых веков христианства. Жизнь Иисуса. Апостолы. М., 1991.С. 555.
104
Егоров А. Б. О персональном факторе в истории Римской империи. — Политические деятели античности, средневековья и Нового времени. Л., 1989.