Марк и его офицеры насторожились и подались вперед.
— Ага, значит, Авшар все-таки преследовал вас, — сказал трибун. — Мы ничего не слышали о нем здесь и не знали, чтоудержало его от нападения на Видессос.
— Я и сейчас этого не знаю, — призвался Гаврас. — Он исчез через две недели после битвы, и я понятия не имею, где он сейчас. Но именно его отсутствие спасло нас. Без него казды, самые храбрые и жестокие, превращаются в беспорядочную банду, зато с ним… — По выражению лица Туризина можно было понять, что слова, замершие на его языке, были слишком горькими.
Индакос Скилицез — офицер, упомянувший об Авшаре, — обратился к Марку:
— А что, в Аморионе люди сошли с ума? Мы послали в город гонца, чтобы объявить о новом Императоре Туризине, а они избили его до полусмерти и выгнали. Клянусь маленькими солнцами Фоса, даже во время гражданской войны у послов есть свои привилегии.
Будучи видессианским дворянином, Скилицез знал, о чем говорил.
— Сейчас Аморион — город Земаркоса, и его слово там закон, — ответил Марк. Задумался на минуту, и вдруг новая мысль поразила его. — Твой посол случайно не был васпураканином?
— Хаик Амазасп? — Туризин кивнул. — Да, он из Васпуракана. Но какое это имеет отношение к… О-ох.. — Он помрачнел, вспомнив, как жрец-фанатик хотел разгромить «еретиков» и просил поддержки у Императора. — Этот безумец с радостью поддержит Ортайяса, хотя получит от него не слишком много.
— Ты отомстишь за нас? — взволнованно воскликнул Сенпат Свиодо. — Клянусь, ты об этом не пожалеешь. Аморион — хорошая база для похода на восток, и тебе это известно не хуже моего.
Юный васпураканин даже привстал со своего стула. Гагик Багратони тоже стал медленно подниматься, и на его лице была написана мрачная решимость. Туризин махнул рукой, призывая их сесть.
— Мы должны без промедления идти к Видессосу. Захватив столицу, мы возьмем в свои руки всю Империю, без этого ни один город, ни одна провинция не будут нашими до конца.
Увидев разочарование офицеров, он продолжал:
— Если вы ничего не имеете против того, чтобы за вас отомстил кто-нибудь другой, то будете удовлетворены. Из Фанаскерта на восток двигаются намдалени, в марте они подойдут к Амориону. Они разнесут город Земаркоса в клочья, если он хотя бы заикнется об их религии и о «ереси», а я думаю, бес фанатизма заставит его это сделать.
Гаврас говорил спокойно, с каким-то мрачным удовольствием, слова его убедили васпуракан. Скаурус тоже был согласен с тем, что любая провокация против намдалени обернется Земаркосу боком. Шесть-семь тысяч всадников тяжелой кавалерии шутить не станут. Так-так, значит, солдаты Княжества тоже двинулись на восток, подумал он. Армии поплыли, как льдины, едва только кончилась зима.
И тут в голову трибуна пришла мысль о том, что у Намдалена сейчас гораздо больше солдат, чем у Туризина.
— Какие отношения сейчас между вами и островитянами? — спросил Марк.
— Взаимное недоверие, как всегда, — ответил Гаврас. — Если у них появится возможность, они вцепятся нам в глотку. Я, правда, не собираюсь предоставлять им ее, но…
— Вероятно, солдаты Ономагулоса уже пришли с юга и будут наблюдать за ними, — предположил Марк.
— Что? Баанес жив? — Теперь пришла очередь Императора удивляться.
— Жив, если можно доверять известиям, которые приносят на хвосте торговцы, — сказал Гай Филипп, все еще сомневающийся в верности этих слухов.
Однако Туризин не видел в этом ничего невероятного.
— Старого лиса не так-то легко прикончить. Силы у него еще есть, — пробормотал Гаврас.
Ага, подумал Марк, ты, кажется, не слишком обрадовался этой новости.
Когда Аптос исчез за поворотом дороги, Гай Филипп тяжело вздохнул:
— Первый раз за многие годы я жалею о том, что нам нужно трогаться в путь.
— Во имя богов, почему? — удивленно спросил Марк.
Идти под ласковым солнцем было удивительно приятно. После теплых дождей холмы покрылись зеленым ковром, но влаги было еще недостаточно, чтобы превратить пыльные видессианские дороги в моря грязи. Воздух был чист и свеж, весело щебетали птицы, порхали бабочки — яркие крылья их еще не обтрепал ветер.
— Разве ты не понял? — подмигнул Виридовикс Марку. — Сердце бедняги разбито на мелкие-мелкие кусочки или вот-вот разобьется при воспоминании о том, что он оставил в Аптосе.
— А, чтоб тебя черт побрал! — тихо и грустно произнес Гай Филипп. Похоже, шутка кельта сильно задела его, тем более что Виридовикс был прав.
Марк не смог сразу сообразить, о чем говорил кельт и почему старший центурион принял его слова так близко к сердцу. Но после минутного размышления ответ пришел сам собой.
— Нерсе? — спросил он. — Вдова Форкоса?
— А если и так? — пробурчал Гай Филипп, явно сожалея о том, что вообще раскрыл рот.
— Почему же ты тогда не ухаживал за ней? — вырвалось у трибуна, однако центурион не произнес больше ни слова.
Плотно сжав зубы, он стойко выслушивал остроты Виридовикса, не отвечая на них. Через некоторое время тому надоело чесать языком и он возвратился к Муницию, чтобы обсудить с ним детали фехтовального искусства.
Изучая выражение угрюмого лица Гая Филиппа, Марк не переставал удивляться тому, что человек, абсолютно бесстрашный в бою, видевший в любовных похождениях что-то вроде изнасилования, мог так пугаться женщины, к которой чувствовал нечто большее, чем простое вожделение.
Армия Туризина спешила на северо-восток, к берегу Видессианского моря. Гаврас надеялся посадить своих людей на корабли и атаковать Ортайяса в столице, прежде чем узурпатор сумеет подготовиться к сражению. Но в каждом порту, к которому приближались его солдаты, происходило одно и то же: капитаны выводили свои корабли в море и спешили предупредить юного Сфранцеза о появлении Туризина. Когда это случилось в третий раз, в рыбацком поселке Тавас, Туризин был уже доведен до кипения.
— Я сожгу эту дыру! — взревел он, расхаживая взад и вперед, как лев по клетке, и наблюдая за тем, как разноцветные паруса купеческих кораблей исчезают вдали. Он с отвращением сплюнул. — Что тут осталось? Полдюжины рыбачьих лодок? Клянусь Фосом, я могу посадить в каждую лодку добрую дюжину солдат.
— Лучше сожги этих подлых людей. Это научит их бояться и уважать тебя, — сказала Комитта Рангаве. Жестокое выражение ее тонкого аристократического лица придавало ей сходство с соколом, красивой и смертоносной птицей.
Встревоженный кровожадным советом, который дала Туризину его возлюбленная, Скаурус быстро сказал:
— А может, это и неплохо, что купцы сбежали? Ортайяс все равно предупрежден. Если флот, стоящий в видессианской гавани, принял его сторону, он уничтожил бы все, что ты смог здесь наскрести.
Комитта Рангаве пронзила Скауруса яростным взглядом, взбешенная даже таким косвенным проявлением несогласия, но Туризин тяжело и горестно вздохнул.
— Ты, вероятно, прав. Если бы я пришел в Пракану четыре дня назад… — Он снова вздохнул. — Как там говорил бедный Комнос? Если бы «если бы» были засахаренными орешками, мы все были бы сыты ими.
Но Нефон Комнос вот уже шесть месяцев был мертв, пораженный злыми чарами Авшара у Марагхи. Мысль об этом не была приятной ни трибуну, ни Гаврасу. Отвечая на замечание Комитты, трибун сказал:
— Что бы там ни сделали купцы и капитаны, те люди, что остались здесь, поддерживают тебя.
Император кисло улыбнулся.
— Конечно, они за меня. Сюда уже добрались сборщики налогов, которых рассылает Ортайяс. У людей уже появилось «доброе чувство» к новоиспеченному «Императору» и к его деньгам тоже, хотя они рискуют вывихнуть себе челюсти, если попробуют его гроши на зуб. Однако оно еще недостаточно созрело, чтобы они готовы были сражаться под моими знаменами.
Чертовы деньги Ортайяса стали предметом для частых шуток в армии Туризина. Что до сборщиков налогов, то Скаурусу так и не удалось увидеть их. Они бежали от Гавраса даже быстрее, чем корабли.
Спустя пять дней к ним явился посол Ортайяса. Сопровождаемый десятью всадниками, он подъехал к лагерю Туризина под вечер. Один из солдат держал в руке копье с белым щитом — знаком мира.