Она изучающе смотрела ему в глаза, а затем, покачала головой.
— Ники-Ники. Твое упрямство, твой фатализм и твое нежелание видеть реальность — одни из самых плохих твоих черт. Сколько раз ты отказывался слушать моих советов? И к чему это привело? Все вовсе не так, как кажется, и не так, как рисует в газетах этот писака Суворин.
— О чем ты говоришь, дорогая?
Бывшая Императрица мягко улыбнулась.
— О том, муж мой дорогой, что власть твоего брата зыбка и эфемерна. Он носится с фронта на фронт, он устроил катавасию с переездом столицы в Москву, одни уже переехали, другие еще нет. Вот и сейчас Михаил ненадолго вернулся в Москву, вновь ткнул палкой в помещичий муравейник, издав этот свой «Манифест о земле», и разворошил чиновничий улей, требуя чисток. И вот он опять собирается уезжать. Куда? За море! В Константинополь! И куклу эту свою итальянскую с собой забирает. Кто остается в Москве? А кто в Петрограде? Он даже Гурко отправил из Ставки на фронт! Кто остался в Ставке? Лукомский? Но он лишь наштаверх. А где главковерх? Нет его! Будет праздновать в Царьграде свою коронацию! В ТВОЕМ Царьграде СВОЮ коронацию!!!
Николай пожал плечами.
— Он уже покидал Москву и надолго. И ничего не случилось.
— Это было ДО МАНИФЕСТА. До ограбления помещиков. А среди них множество военных, включая генералов. Простят ли они Михаилу такое? Очень и очень в этом сомневаюсь. Скажу тебе больше — уверена, что и твой брат чувствует насколько все зыбко, иначе бы он так не хорохорился, и так много не писала бы хвалебного о нем банда Суворина, не старались бы они сделать из него героя-полководца. Все они понимают, что не простят им. И не забудут. Ничего и никому. И я не забуду.
Бывший Самодержец криво улыбнулся.
— Ох, Аликс, ты опять выдаешь желаемое за действительное. Ну, где, скажи мне на милость, где доказательства этих твоих фантазий? Откуда тебе ИЗ ЛИВАДИИ знать об этом?
Она торжествующе подняла указательный палец.
— Вот именно, Ники, вот именно! Это и есть главное доказательство! Твой брат нас просто боится. Боится разрешать к нам визиты…
— Не согласен, люди сами боятся к нам ездить.
— Они потому и боятся, что чувствуют, что заговор если еще не существует, то он, как минимум, реален, и не хотят преждевременно попадать в поле зрения ИСБ и прочих Михаила шавок. Миша твой нас удалил не потому, что я много, как ты выразился, болтала, а потому, что мои слова находили живейший отклик и понимание в высшем свете. Он тебя настолько боится, что даже не пригласил нас в Москву на свою коронацию!
— Аликс, ты же сама не хотела ехать и униженно стоять в стороне, глядя на то, как ОНИ коронуются!
— Да, я не хотела! Но я бы поехала! И я бы смотрела им в спину, зная о том, что вскоре кое кто дорого за все мои унижения заплатит!
— Опять слова и фантазии, Аликс. Михаил, надо отдать ему должное, просто-таки разгромил всяческую себе оппозицию, оплел Империю своими, как он выражается, спецслужбами, и жестко запугал всех, кто мог решиться на выступление.
— Именно! А теперь подумай, что ждет нас после его этой коронации в Царьграде?
— Конкретно нас или Россию?
— И нас, и Россию.
Николай пожал плечами.
— Что касается нас, то, откровенно говоря, я надеюсь на некоторые послабления. Получив Престол Ромеи, Михаил получает корону, которую ни от кого не наследовал, и на которую других претендентов нет. А объединив две короны третьей — короной этого самого Единства, он вообще становится величиной такого масштаба, что ему незачем опасаться нас. Что же касается России, то, думаю, что нас ждут большие преобразования и массовое переселение. Посмотрим.
Аликс смерила мужа победным взглядом.
— Что ж, я надеюсь, что Михаил твой так и будет думать.
— А это не так?
— Нет!
— Объяснись!
— Его эти две новые короны ничего не стоят без российской. Кто Император России, тот и Император всего остального. В то же самое время, он неизбежно будет проводить массу времени в этой своей драгоценной Ромее, носясь с ней, как Петр Первый носился в Санкт-Петербургом, Северной войной и флотом, отчего вся остальная Россия пришла в полнейший упадок. Тогда Петр мог себе это позволить. Но сейчас совершенно иная ситуация. Власть Михаила настолько зыбка, а все его преобразования настолько значительны, что он должен словно паук сидеть в Кремле и бояться выпустить из рук хотя бы одну нить власти. Но он, со свойственным ему романтизмом, не завершив хотя бы одного дела, начинает множество новых, а затем, бросает все и идет воевать за три моря, где и застрянет надолго. Неужели, мой дорогой Ники, ты не видишь, что он обречен?