Ксевет приподнял брови.
– По разным причинам, ваша светлость. Например, желая сохранить тайну.
– Вот как… Нет. Дело не в этом. Письмо было от Ксору Джасанай.
– Что ж, – протянул Ксевет, – очевидно, отправитель желал быть уверенным в том, что письмо попадет в руки адресата. И, конечно, хотел немедленно получить ответ. Возможно, также это означало, что отправитель считал свое послание исключительно важным и очень срочным.
– Разумеется, – сказал Майя, и Ксевет едва не рассмеялся, но вовремя опомнился.
В тот вечер за ужином Майя улыбнулся Ишейан, и она улыбнулась ему в ответ.
Едва служанка убрала со стола, доложили о прибытии лорд-канцлера. Он ворвался в столовую как ураган. Майя даже не успел предложить ему стул и рюмку ликера – он начал довольно непочтительным тоном в мельчайших подробностях описывать ритуал коронации императора. Среди прочего Чавар упомянул о посте и медитации:
– Император предается медитации в течение дня в особой подземной часовне. Архиепископ проводит вас туда. По традиции, император выбирает двух близких друзей, которые сопровождают его в часовню и обратно во дворец. Поскольку у вас нет друзей при дворе, вы должны взять с собой ближайших совершеннолетних родственников мужского пола. Это маркиз Имель, супруг вашей сестры Немри’ан, и Сетерис Нелар.
– Мы… – начал Майя, но Чавар продолжал, не слушая его:
– На закате начинается собственно ритуал коронации.
Чавар принялся перечислять архаические фразы и жесты, и Майя не смог вставить ни слова, чтобы сказать, что ни при каких обстоятельствах не позволит Сетерису Нелару играть какую бы то ни было роль в обряде коронации. Самодовольный вид и покровительственный тон Чавара – «конечно, у тебя нет друзей, чучело пучеглазое» – не просто раздражили Майю, но вывели его из себя. «Чавар мне не опекун, – подумал он, – и я уже не в Эдономи. Я могу сам принимать решения, могу делать, что мне угодно. И он не сможет мне помешать». Он выслушал Чавара внешне спокойно, ничем не выдавая, что у него есть собственные планы, отличные от навязанных лорд-канцлером.
Когда толстяк, наконец, убрался, Майя заговорил со своим секретарем о другом деле, которое он должен был совершить прежде, чем его коронуют под именем Эдрехасивара VII. Это было личное дело, и ему пришлось выдержать спор с Ксеветом и охранниками, прежде чем они позволили ему отправиться туда, куда он желал пойти. Телимедж, который внезапно взял на себя роль оратора, искренне уверял его, что они ни в коем случае не критикуют его светлость и его чувства, но нельзя, чтобы некоронованного императора во время траура видели шатающимся по коридорам.
– Мы желаем не шататься по коридорам, – сердито возразил Майя. – Мы желаем увидеть могилу нашей матушки, которую нам запрещали посещать в течение последних десяти лет, со дня похорон. По нашему мнению, император, который не навещает могилу матери, шокирует окружающих сильнее, чем тот, кто ее навещает.
Упрямый Ксевет настоял на том, чтобы позвать эдочарей и посоветоваться с ними по этому вопросу, но, как ни странно, они поддержали своего хозяина.
– Конечно, ваша светлость может посетить могилу императрицы, – сказал Немер и съежился под уничтожающим взглядом Авриса. Хотя Аврис и Эша не выражали преданности императору так открыто, как Немер, Майя догадался, что они разделяли его взгляды. Слуги сказали, что такой визит не будет нарушением этикета, если император согласится закрыть лицо.
– Вам не следовало отправляться в Улимейре без покрывала, ваша светлость, – строго сказал Эша. – Мы уже сделали выговор Аттереджу.
– Мы согласны на все, – воскликнул Майя, – если это позволит нам совершить то, чего мы так страстно желаем.
– Как вам будет угодно, ваша светлость, – сдался Ксевет.
В последний раз Майя носил траурную вуаль десять лет назад. От нее сильно пахло кедром, и она царапала ему лицо. Вуаль, принесенная слугой, была легкой, как паутинка, от нее исходил тонкий аромат сушеного шалфея и лаванды, которые эдочарей раскладывали в шкафах и комодах императора. Вуаль держалась на голове при помощи бронзовых шпилек с черными эмалевыми головками, на которых был изображен символ рода Драджада. Майя почувствовал странное спокойствие, когда Аврис, укрепив ткань на волосах, опустил вуаль ему на лицо.