Эх, чертов кретин, Эдвард Майерс со своей теорией эволюции! Только бы ты оказался не прав! Это все похоже на страшный суд. Надо же, и я сам пытаюсь себя обвинить. Будто стою на пороге, и грехи тяжким грузом давят на ноги, не позволяя идти дальше. А что там, впереди?
Нахожу в себе силы, встаю и двигаюсь к следующему зеркалу, но так и не решаюсь в него заглянуть. Я уже знаю, что ждет меня там, в глубине, за обманчивой преградой из холодного стекла. Предвиденье? Возможно. Хотя, это ведь моя память…
Там скрывается предательство. Всего лишь один миг, когда потерял веру в любовь и дружбу. Миг, который буду помнить всегда. Море боли и океан отчаяния! Любимая девушка ушла к моему лучшему другу, и я ничего не в силах был сделать. Абсолютно ничего! Просто меня на самом деле никто не любил. Была лишь иллюзия, которая в один прекрасный момент развеялась, оставив пустоту.
Теперь не нужно зеркало, чтобы видеть. И я вижу другой вариант. Вика стала мне женой, а Пашка все так же забегает на недельке в гости, попить пива и поболтать. Но это фальшивая жизнь! Она кажется счастливой лишь для меня одного, а люди вокруг по-настоящему страдают. И делают вид, что тоже счастливы. Зачем эта фальшь? Спектакль для одного зрителя?
Медленно поворачиваюсь и иду по коридору обратно. Толкаю дверь в конце, но вместо лестничной площадки обнаруживаю за ней небольшое помещение, стены которого обшиты белым рифленым пластиком. Напротив меня прямоугольник окна, и за стеклом — изрытая многочисленными кратерами мертвая лунная поверхность. Как на картинках из моей любимой в детстве книжки.
Эдвард Майерс развалился на угловатом белом диване и пристально изучает какие-то документы. Сажусь рядом с ним, устало вздыхаю. Майерс протягивает мне стакан с минералкой.
— Получилось? — спрашивает он.
— Не знаю, — я в несколько жадных глотков опустошаю стакан. — Скажи, Эдвард. Ты готов ответить за все свои поступки, будь они хорошие или плохие? И жить дальше, каждый миг просчитывая вероятности своих действий и видя, к чему в будущем они приводят. Ты ведь, наверное, не отказался бы обладать таким даром предвидения?
— Это не дар, а проклятье, — хмурится Майерс. — С ним нужно родиться. А так можно просто сойти с ума.
— Это точно, — соглашаюсь я. — Но выбор вряд ли будет.
И тут голову пронзает раскаленный кинжал боли. А вместе с ней слышу вдалеке заунывное дребезжание дверного звонка…
Звонок? Откуда бы ему здесь взяться?
Звук такой настойчивый, конвульсивный, словно последний выстрел в спину уходящего прочь врага. Как ни странно, выстрел попадает в цель, и серая мгла бурлящим потоком врывается в мое сознание. Проступают оклеенные вульгарными обоями стены, низкий облупившийся потолок, потертый палас на полу. И Настя в желтом махровом халате настороженно подходит к входной двери. С той стороны уже кто-то начал нетерпеливо стучать кулаком или ногой. Она вдруг оборачивается, смотрит на меня, а в глазах… Нет, не страх и не отчаяние. У человека, минуту назад корчившегося в агонии, взгляд должен выражать нечто иное. Но только не злобу и ненависть. Откуда в ней все это? Настя никогда не умела злиться по-настоящему. Обижаться — да, но не злиться. Неужели боль ее так изменила?
Она поворачивает ключ в замке. Три оборота, и в квартиру врываются какие-то незнакомые люди. Настю отталкивают, практически сметают с пути. Я вижу их горящие безумием глаза. Десятки пылающих глаз. Они все ближе и ближе. Люди теснят меня к окну. У многих в руках палки, обломки арматуры, ножки от столов и стульев.
Не в силах больше видеть мертвые холодные лица, отворачиваюсь, и смотрю на город. С пятого этажа можно разглядеть разве что окна в доме напротив. В чужих квартирах твориться нечто страшное. Кровь на редких уцелевших стеклах о многом может поведать. Или наоборот, скрыть.
Поднимаю взгляд. Свинцовые тучи практически раздавили крышу стоящей неподалеку высотки. Они опускаются все ниже и ниже, пытаясь стереть с лица земли серый промозглый город. И только частые столбы черного дыма принимают на себя чудовищную тяжесть не нашедших опоры небес.
Я не чувствую боли. Мое тело жестоко избивают. Слышатся глухие удары, треск рвущейся одежды, и хруст костей. Последнее, что запоминается, это мелькнувший перед глазами тяжелый сапог.
В следующий момент тьма взрывается цветными осколками, и я вновь становлюсь частью нового мира. Звуки возни постепенно затихают. Они остаются далеко позади, вместе с безликой толпой, которой достался на растерзание всего лишь ненужный кокон, оставленный яркой красивой бабочкой…