— Как это? — не понял Гордей.
— А вот так, — Модест сделал неприличный жест руками. — Если колдун послал, так послал. От всей широкой черной души. Ляпнул не подумавши. И все идут, так как назад уже не повернешь. Это дорога в одну сторону, как ни крути. Бессмысленное движение не пойми куда…
— Выглядел-то он как, этот Куча? — Гордей в задумчивости принялся теребить бороду.
— Невысокий такой, сутулый, — пояснил Модест, подняв ладонь от пола метра на полтора. — Постоянно шапку носит, скрывая лысину. А на правом глазу бельмо.
— Не встречал, — признался Гордей.
— Ты мог и не заметить, — Падрыж склонился над блюдечком, в котором уже плавало что-то зеленоватое. Поморщился. — Колдуны ведь народ капризный, хуже нашего брата. Не заметил его, и на, получи в спину словечко скверное. Вот, помнится прадед мой одному чароплету под ноги подвернулся в неурочный час. Так тот его как послал… Хорошо хоть кобыла в соседнем дворе оказалась, далеко ходить не пришлось. Всем семейством потом вытаскивали.
Зеленая жижа в блюдце почернела, стала вонять. Домовой досадливо крякнул, затем брезгливо отвернулся.
Неожиданно входная дверь скрипнула, и настежь открылась. На пороге стоял невысокий сутулый мужичок средних лет в длинном зеленом плаще. На голове его была черная фетровая шляпа с большими полями. Он окинул присутствующих взглядом единственного здорового глаза, так как зрачок второго скрывался под мутной пленкой страшного бельма, а затем криво улыбнулся.
— Пришел, падла?! — воскликнул Модест, судорожно хватая рукоятку маузера. Застежка кобуры предательски не хотела отстегиваться.
— Тут я, тут, — забормотал возле его ног домовой.
— Да не ты, Падла! А он — падла. Пришел глумиться над нами, мразь! Ух, контра недобитая! К стенке! К стенке тебя!
— Мужики, — голос гостя был заискивающе беспомощным. — Я тут… это… Не найдется для меня одного местечка?
Необычные друзья
Голова Чарли лежала на коленях Пулес, и девушка ласково трепала его черные, вьющиеся мелким бесом волосы. Чарли щурился и улыбался.
— Как же мне хорошо с тобой, моя Масяндра, — тихо проговорил он, хитро приоткрывая один глаз.
— Кто, кто? — Пулес крепкими пальцами вцепилась ему в мочку уха.
— Ай! Больно же! — вскрикнул Чарли, резко вскакивая. — Ты чего?
— А ты чего обзываешься? — фальшиво надулась девушка. Но глаза ее задорно блестели.
— Я разве обзываюсь? — Чарли лукаво подмигнул ей. — Это я любя. А что обидного в «Масяндре»? По-моему, тебе идет. Разве нет?
— Сам придумал? — Пулес искоса глянула на него.
— Ага, — кивнул тот. — Само в голову пришло. Что-то большое, белое, лохматое… И постоянно рычит.
— Ах, так? — девушка повалила Чарли на теплый бетонный парапет, и придавила локтем сверху. В нескольких сантиметрах от них крыша здания обрывалась пропастью в пятьдесят этажей, но этот факт ребят несколько не смущал. Скорее наоборот, придавал их коротким встречам немного остроты.
С крыши здания учебного центра открывался изумительный вид на Оазис, — крохотный клочок живой природы, не тронутый человеком, но запертый им в тесное кольцо цивилизации. Скудная память о непроходимых джунглях, некогда занимавших большую часть планеты, своего рода заповедник. Но с орбиты Оазис выглядел всего лишь крохотной клумбой, разбитой у крыльца Разума.
То место на крыше, где сидели Чарли и Пулес, было особенным. Если долго-долго смотреть только прямо, поверх колышущихся далеко внизу белесых крон, высотные здания из стекла и бетона на периферии зрения вдруг растворялись, а бетонный парапет становился нагретой солнцем скалой. Мир распахивался, становился бескрайним, чистым, просторным, диким. Таким, каким его застали первые колонисты. И даже тянущееся до самого горизонта серое поле космодрома за спиной превращалось в тихое спокойное море, а ровные ряды боевых крейсеров становились мирно спящими диковинными животными.
Это был их мир, существующий только для двоих подростков, временное убежище от скучной суровой действительности. Вот только небо в этом мире по-прежнему оставалось беззвездным.