Теория…
Чарли смотрел на брауни, и видел набор слепленных между собой уязвимых кусков плоти. Вот скрытое костной пластиной слабое двухкамерное сердце. Пластину пробить сложно, но при мощном прямом ударе она сама раздавит орган. Чуть выше — легкие и хорошо развитая крестовидная железа. Именно она отвечает за гормональный всплеск, вызывающий вспышки агрессии. Брауни живут очень долго, и в тоже время необычайно плодовиты. А в ритуальных схватках гибнут слабые и неприспособленные к выживанию особи, регулируется численность расы. Если сильным точным ударом ткнуть в эту железу, чужак просто захлебнется гормонами, и спустя пару минут постарается разбить голову о стену. Забавно…
Чарли протянул руку к брауни, и тот весь сжался. Глаза стали еще больше. Парень мотнул головой, вовремя останавливаясь. Нет, нельзя убивать! Не сейчас!
Далее идет сдвоенная артерия, хотя она имеет стенки из мышечной ткани и дополняет слабое сердце. Дублированная система, которую можно разрушить одним мощным ударом. И вот почти у основания черепа сквозь кожу проступает небольшой бугорок — костная чашечка, скрывающая главный нервный центр, важный придаток мозга. О, это настоящий саксофон для дознавателя, виолончель садиста. Сотни чувственных точек, тысячи вариантов боли и страха.
Чарли еще раз мотнул головой, сгоняя черную пелену палача-спец. Его пальцы рывком сжались на горле брауни, медленно выворачивая шею. Чужак начал сопротивляться, но слабо. Цеплялся длинными кривыми когтями за одежду парня, пока тот свободной рукой не отвесил ему по морде. Затем Чарли ухватился за костяную чашечку и потянул на себя. Хрустнули хрящи, натянулась пергаментная кожа…
— Друг…
Слово прозвучало так неожиданно, что Чарли замер. Кто это сказал? Брауни? Невозможно! Чужаков выращивают из генного материала, но никогда не инициируют. Они остаются всего лишь кусками плоти с простейшими рефлексами и инстинктами. Расходный материал для обучения курсантов, не более. Никакого разума.
— Друг…любовь…жалость…
И все же брауни говорил. Говорил слова, понятные человеку.
— Кто тебя научил языку?! — Чарли сильнее дернул чашечку. Та заметно подалась, и брауни взвыл. — Отвечай, безмозглая тварь!
— Друг…пощада, — скулил чужак. — Нет…нет…любовь…
— Как ты смеешь говорить о любви?! — ревел Чарли, нависнув над скрюченным существом. — Грязный, злобный… Ты…Ты…
И тут Чарли вдруг увидел на месте брауни насмерть перепуганную Пулес. Девушка смотрела на него большими заплаканными глазами, бледная, нижняя губа закушена. Она всегда закусывает губу, когда перестает себя контролировать. Он это помнил еще с тех пор, как они впервые встретились в младшей детской группе. Она была пухленькой четырехлетней девочкой со множеством тонких косичек и носила с собой старую пластиковую лошадку, а он — тощий задира с вечно грязными руками и ободранными коленками, который постоянно влезал в разные неприятности. Каким-то чудом они сдружились, и Пулес стала его спасательным кругом, его палочкой-выручалочкой. Всегда и везде.
Губы Чарли сами собой шевелились, рождая давным-давно забытые строчки детского стишка-считалочки. У него перехватило дыхание.
Пулес… Она ведь так часто читала этот стишок, пока они были детьми. Еще задолго до трансформации. Это была их личная тайна. Девочка нашла где-то старый бумажный учебник по культуре чужих цивилизаций, и аккуратно рисовала в нем, по-своему исправляя картинки. Цзыгу, брауни, халфлинги приобретали пестрые человеческие одежды, носили вычурные шляпы и парики, пили чай из красивой посуды. Чужие, как равные… Чужие-друзья… Чушь! Несусветная чушь! За такие мысли на Эбене жестоко наказывали. Если бы не всеобщая любовь к человечеству в общем, и к каждому человеку в отдельности, — их бы просто разорвали на куски. А так была наивная детская тайна, трепетно хранимая мальчиком и девочкой. И тонкая связь между ними.
Обнять чужого… Как такое возможно? Кто это придумал? Разве только для того, чтобы свернуть ему шею.