Она тонула в липком алом озере возле информационной консоли, едва удерживая ослабшими руками собственные внутренности. Серое лицо, неподвижная маска…. Человек в комбинезоне врача склонился над ней, раскрыл пластиковый контейнер, сделал несколько уколов. Затем положил на живот толстую повязку и подключил реанимационный блок.
— Пощади… — выдохнула Пулес. — Пощади его… Это я виновата… Инициировала их всех…
Врач склонился еще ниже, вслушиваясь в шепот. Но девушка смотрела только на Чарли, и в глазах ее сквозь пелену боли проглядывали огоньки звезд. Тех самых звезд, что так не хватало на сером небе Эбена, тех, что скрывал защитный барьер. Она беззвучно шевелила губами, и лишь один Чарли слышал ее слова.
Глаза Пулес закрылись, голова упала на бок.
— Пулес! — Чарли метнулся к девушке, но врач грубо отстранил его.
— Ты врач-спец, парень? — строго спросил он.
Чарли помотал головой.
— Тогда оставь заботу о подружке специалистам. В наш век люди не умирают. Через месяц-два она выйдет из госпиталя, и вы снова…
— Она натуралка, — выдохнул Чарли, и закусил губу.
— Что? — врач осекся. — Что ты сказал?!
— Она натуралка! — Чарли сорвался на крик. Сквозь глаза будто протаскивали колючую проволоку. — Натуралка! Ясно?! Ее не спасти!
Вокруг все замерли. Многие лица осунулись, глаза потухли…В умирающем теле не было стабилизированного генетического кода. Организм, который невозможно восстановить в первоначальном виде. После реконструкции — это уже будет совсем другой человек, другая Пулес.
Рядом с Чарли появился Наставник Райб, тихонько коснулся локтя.
— Ее отец всегда хотел, чтобы дочка была свободна, — голос Наставника дрожал. — Упрямец. Он пошел против Церкви, против моей воли. Он говорил, что специализация сковывает людей самыми крепкими цепями. И он сделал ее уязвимой…
Чарли смотрел, как тело девушки аккуратно кладут на носилки. Реанимационный бокс тихо попискивал, подоспевшие медики разгоняли любопытных. Она таяла, она исчезала из его жизни навсегда… Самый свободный человек Эбена, так никогда и не познавший Великой Ненависти. — Я узнал, что у меня… — Чарли изо всех сил сжал кулаки, бросил взгляд на валявшееся в стороне раздавленное тело брауни. Чужак смотрел на него стеклянными глазами, и… улыбался.
В память о тебе…
Тяжелая створка шлюзовой камеры плавно ушла в сторону, и я ступил на борт «Андромеды-4». Сколько у меня было таких вот станций, разбросанных по всей Солнечной системе? Уже вряд ли сосчитаешь. Случалось работать и с боевыми орбитальными крепостями, и с обычными исследовательскими лабораториями. Но на объектах высшего класса секретности бывать еще не приходилось. Что ж, рано или поздно с чего-то ведь надо начинать. Почему бы тогда не «Андромеда»? Раз допустили, — значит доверяют.
— О, господин инспектор, — встречавший меня офицер СБ слегка наклонил голову в знак приветствия. Его широкое конопатое лицо напоминало плохо прожаренный блин, а из-под зеленой офицерской кепки выбивались огненно-рыжие патлы. Ох уж эти послабления в уставе. А ведь некоторые и баки отращивают с хороший веник, и бороды лопатой. Позорище! — Я командир оперативной группы, старший лейтенант Радов. А вы…
— Давно на объекте? — перебил я его. Болтливые эсбэшники мне встречались довольно часто и, как правило, оказывались совсем бесполезными фигурами на рабочем поле. Я даже научился определять их до того, как откроют свой рот. Вот только с Радовым немного ошибся.
— Уже трое суток здесь, — тут же ответил лейтенант, подобравшись и поскучнев. — Пойдемте, я введу вас в курс дела.
Мы миновали несколько отсеков, предназначенных для дезинфекции персонала, и вошли в большое помещение, сплошь заставленное различной аппаратурой. У дальней стены приютились накрытые тентами летательные аппараты, судя по общим очертаниям, легкие глиссеры. Стандартный комплект для этого типа станций — четыре штуки. Хорошие машины, но только не для полетов в метеоритных потоках. Пояс Койпера — еще та задница. Не каждый шаттл пройдет, да не всякий пилот справится. Поэтому их даже не расконсервировали, оставив до лучших времен.
Атмосфера давила своей безысходностью. Воздух казался тяжелым, вязким, каким-то протухшим, даже несмотря на постоянную рециркуляцию и очистку. Но дело было вовсе не в его химическом составе. Само пространство, стиснутое железными переборками, гнило и разлагалось, словно просроченные консервы. Люди здесь напоминали мертвецов с пустыми глазницами. Или, может, пустых бездушных кукол, которые серыми тенями вяло шевелились среди оборудования. Да и техника работала в пол силы: тускло горели контрольные лампы; надсадно завывали сервоприводы киберов; мониторы сбоили и нехорошо мерцали.