— Не знаю… Не помню, — хрипло проговорил я, потирая лоб. Потом посмотрел на Радова. — Лейтенант, это правда, что она говорит?
Тот угрюмо взглянул на меня, кивнул.
— Чертовщина какая-то. Ничего не помню. Абсолютно ничего.
Я закрыл глаза, и вдруг увидел лицо Лизы. Она хитро улыбалась, прищурив глаза, как улыбаются девочки ее возраста. По щеке бежала яркая божья коровка, но она ее не замечала, продолжая дразниться…Да, она тогда пускала мне в глаза солнечных зайчиков. Зеркальце у нее было, такое маленькое, в серебряной оправе с ирисами… Мама подарила…
Лиза погибла шестнадцать лет назад, вместе с родителями. Ей едва исполнилось семь. Казалось бы, обычная авария межпланетного лайнера. В те времена много было катастроф, много беспорядка. Но по словам экспертов, она еще жила в спасательном модуле около недели, одна, на единственном баллоне кислорода и плитке шоколада. Много ли надо ребенку ее возраста? Лизу могли спасти, если бы не тупой и ленивый командир спасателей, некий Паул Бромберг, раньше времени закончивший осмотр места катастрофы. Он не долетел до искореженного, закрытого частью жилого отсека модуля всего каких-то несколько метров. Прояви он чуточку рвения, моя сестра была бы жива. Жива, мать вашу! И сейчас у нее были бы дети… Такие вон, как та девочка с картинки. Маленькие, смешные, с ямочками на щеках…
Я до хруста сжал зубы, едва сдерживая нахлынувшую ярость. Моя злость долгие годы медленно тлела под глухим колпаком мнемоблокады, в ожидании малейшего дуновения ветра, чтобы вспыхнуть всепожирающим белым пламенем. Но ветер оказался необычайно силен, а огонек слишком ослаб… Я разучился по-настоящему злиться, и понял это только теперь. Бесполезные потуги завести дохлый двигатель не давали результата. Он фыркал, чихал, захлебывался… Им все же удалось меня изменить. Удалось!
Мы спокойно позволяем влезать в свой мозг, чтобы забывать неприятные моменты прошлого, просто заперев их в памяти, убирать на дно сундука, как ненужные побрякушки. Вылезаешь из кресла специалиста, и уже снова все в порядке. Не болит больше сердце по усопшим родственникам; не рвет душу разлука с любимым человеком; не терзают тело липкие и грязные воспоминания о жестоком изнасиловании. Говорят, с появлением метода мнемоблокады мир стал чище. Что преступникам теперь перекраивают память, и они становятся полноценными членами общества.
Бред! Чистой воды бред! Не помнить, — не значит не повторить. Если человек — ублюдок, это навсегда. Это неизлечимый диагноз. Прав был профессор Лежнев, высказывая мнение, что именно память делает человека человеком, формирует основу личности. Не ведая своего прошлого, мы погубим свое будущее. Наступим на одни и те же грабли десять раз, сотню раз… И толстяк Паул Бромберг на следующий день уже не вспомнит о погибшей маленькой девочке, оставленной им умирать. Он по-прежнему заканчивает работу раньше времени или спит во время дежурства. Трагический случай его ничему не научил. Всего лишь десять минут в кресле мнемотехника, не слишком большая сумма потраченных денег, и проблемы для него уже нет. Как у меня нет ни сестры, ни родителей.
Мне стерли воспоминания о них по решению попечителя. Для моего же блага, и для блага общества. Я ведь действительно хотел отомстить Бромбергу за Лизу. Наивно, по-детски сжимая кулаки, смотрел на жестокий мир сквозь презрительный прищур. Но мир оказался куда более суров и безразличен, просто отобрав у меня часть прошлого. Одним махом перечеркнул все.
Каким я был еще несколько часов тому назад? И каким я стал теперь? Два разных человека: один хладнокровный исполнительный механизм в руках государства, без прошлого, и готовый по малейшей прихоти снова и снова это прошлое в себе убивать; другой… А что другой? Я его совершенно не знал. Кто-то чужой, далекий, вечно злой и несчастный. Давным-давно загнанный в темную нору маленький затравленный волчонок. Он вырос в спячке, а когда проснулся матерым серым зверем, то уже сам не мог понять, что ему надо, и кто он на самом деле. Хлопает удивленными глазами, в порыве нахлынувших чувств разевает пасть, а что толку? Да, вернул свое прошлое. Хорошо? Да, неплохо. А дальше?
А дальше я твердо решил никому и никогда не позволять снова копаться у себя в голове! Это мое прошлое! Это моя боль и моя ненависть! Я должен справиться с ними сам! Так будет правильно. Так будет по-человечески. Сохранить и смириться. И никак иначе.
— Уроды, — произнес я вслух, не сильно ударив кулаком по жесткому матрацу.