— Не позволяйте понаехавшим немцам перехватывать у вас торговые дела…
— Ну да, не позволяйте! Когда ты не у себя дома…
— Нам не хватает типографий! Все глаза проглядишь, пока увидишь напечатанную книгу.
— Сближение, сближение с хозяевами этой страны!
— Только не молить о милосердии! Из жалости бросают милостыню, но надолго ли ее хватит?
— Добром, только добром, без шумихи.
— Не продавать себя за горшок чечевичной похлебки!
— У кого есть жаркое, тому чечевичная похлебка не нужна. Это само собой разумеется!
— А вы?! Вы сами ведь тоже не из голодающих!
И точно так же, как разгорелись, страсти потихоньку улеглись. Один за другим охрипшие голоса, подобно восковым свечам, начали, дымясь, угасать. Через полуопущенные шторы внутрь заглядывал светлый майский день.
Жалко и болезненно мерцали в этом свете еще остававшиеся в люстре толстые свечи. Собравшиеся начали расходиться. Они поспешно прощались друг с другом, обещая прийти на второе собрание…
Через полчаса реб Нота Ноткин увидел, что остался почти один в этой большой старой квартире, от которой уже отказался. Только реб Йегошуа Цейтлин, живший у него, измученный и беспокойный, задумчиво расхаживал туда-сюда по залу, заложив руки за спину.
На реб Ноту вдруг напала тяжелая тоска. Надтреснутым голосом он начал жаловаться старому другу, что, мол, вот что осталось от всего этого собрания, которое он так давно готовил, на которое возлагал такие большие надежды: дымящиеся огарки свечей, пустые бокалы… Эстерка, его невестка, когда еще жила здесь, частенько читала ему басни великого писателя Крылова. У него есть великолепные вещи. В одной его басне рассказывается, как лебедь, рак и щука вместе впряглись в телегу, чтобы ее тащить. Но лебедь рвался в небеса, рак пятился назад, щука тянула в воду. И он заканчивает эту басню так: «Кто виноват из них, кто прав, — судить не нам; да только воз и ныне там»… Это наш еврейский воз!
Реб Йегошуа подошел поближе и посмотрел на него своими светлыми глазами:
— Ах, сват, это зависит от того, какую басню выбирают и какую из нее извлекают мораль. При желании можно найти и другую басню. Или притчу, притчу про менору… или про висячую люстру на множество свечей.
— Я не понимаю тебя, Йегошуа.
— Я имею в виду, что не одними правами жив человек. Есть еще и Тора, есть школы, есть типографии, есть торговля. Все это очень большие и важные дела, относительно которых каждый из присутствовавших здесь так бурно спорил. Ты сидишь и печалишься, а я расхаживаю по комнате и радуюсь.
— Нечему радоваться…
— Есть чему! Язычки огня в меноре тоже рвутся каждый в свою сторону. Каждый со своим пылом и со своей болью. А все вместе они освещают комнату. Так будет, с Божьей помощью, освещена и вся семья народа Израиля.
Слезы навернулись на матовые глаза реб Ноты Ноткина. Он поднялся и обнял своего друга:
— Йегошуа, друг мой, ты утешил меня. Менора! Еврейская семисвечная менора. Не воз, застрявший в грязи, а менора!
(Конец второй книги)